Диверсионная команда

...Безжалостное солнце обручем висело высоко в выгоревшем бесцветном небе. Горячий ветер гнал по пустыне Регистан шапки сухих кустов, оторванных от зыбкой песчаной почвы.

Песчаный вихрь забивал пылью глаза, ноздри лошадям и всадникам.

Джеймс Фишер ехал на тонконогом вороном скакуне. Выходец из южного штата Алабама, некогда принадлежавшего рабовладельцам и плантаторам, Фишер с детства ездил верхом, и любимым его развлечением было посещать ковбойские шоу «Родео». Одетый в бурку из верблюжьей шерсти, белую чалму, американец защитил глаза от песка большими очками для горнолыжников, а нос и рот прикрыл шелковым платком на ковбойский манер. Ехавший рядом с ним глава отряда Самир Баш был одет попроще: в потертый грубый халат, чалму из выцветшей материи. Из-за его спины торчал длинный ствол английского «бура». Кочевник Самир Баш был ненамного старше своего спутника, но постоянные скитания по пустыне высушили кожу его лица, сделав ее жесткой и морщинистой, как у сушеного фрукта.

Фишер оглянулся назад. За его спиной, как хвост сказочного дракона, тянулась на сотни метров кавалькада из вооруженных всадников. Эти воины, как и их предводитель Самир, не были скотоводами, они не растили виноград, не сушили курагу. Всю свою жизнь они были наемниками. Как всякое ремесло, наемничество переходило от отца к сыну. А началось это много веков назад. За деньги, товары, оружие, продовольствие они помогали воевать между собой местным феодалам. За плату их могли нанять дехкане, чтобы обуздать обнаглевших разбойников. За часть добычи они могли помочь разбойникам разграбить купеческий караван. Но по-настоящему богатели во времена больших войн.

Американский резидент не одну сотню тысяч выплатил Самиру и ему подобным полевым командирам за ценные разведсведения. Или когда выкупал у них пленных солдат. И Самир Баш, и другие кочевники не были фанатичными воинами ислама, они запросто могли отказаться от операции против советского конвоя с горючим, если торговцы наркотиками платили больше за сопровождение каравана с опиумом.

Беседуя с главарем кочевников, Фишер вспомнил, как однажды он с Д’Олэнторном прятались двое суток в полузаваленном строении. А наверху в кишлаке вовсю «шурудил» советский спецназ. Хорошо тогда была проведена операция русскими. Без вертолетов и артиллерии позволили отряду Малу Хана выйти из кишлака, а потом окружили, и тут началось... И авиация, и артиллерия, и крупнокалиберные пулеметы на главенствующих высотах секли кинжальным огнем. Лишь небольшой группе во главе с Малу Ханом и западными разведчиками удалось прорваться обратно в кишлак. Но разве там спрячешься, когда следом бегут советские десантники. Малу Хан успел укрыть Фишера и Д’Олэнторна, а сам со своими воинами заперся в доме деревенского старосты и отбивался до тех пор, пока советский вертолет не разнес дувал ракетным залпом. Солдаты потом долго разбирали завал, выносили трупы, офицеры их тщательно сортировали, видимо, искали иностранцев. А не найдя, устроили обыск, двое суток десантники обыскивали кишлак, все перевернули вверх дном, даже бросали гранаты в колодец, а заглянуть в полуразрушенное строение не догадались. После ухода советских солдат Фишер и Д’Олэнторн еще десять дней прожили в этом кишлаке в ожидании прихода другого отряда повстанцев. Первым пришел Самир Баш, за доставку в Пакистан «неверных» он взял символическую плату — миллион афгани. Джеймс нисколько не сомневался в том, что, предложи ему русские или ХАД за них сумму больше этой, Самир и минуты не стал бы думать, продал бы.

Мысли американца вернулись к фигуре английского эмиссара. Чарльз Мортимер Д’Олэнторн, высокомерный чопорный аристократишка, даже после того случая не изменил своего отношения к товарищу по несчастью, всем своим видом показывая, что они не ровня. Но Фишер ему прощал высокомерие, уважая англичанина за профессионализм и выдержку.

Самиру Башу уже было выплачено пятьдесят тысяч долларов за ликвидацию сэра Чарльза и еще столько же придется доплатить за то, что его люди устроят имитацию мятежа. Опытному воину американской разведки было невдомек, что Самир, кроме полученных пятидесяти тысяч с Фишера, получил еще десять с сотрудника английского посольства за то, что посвятил его в планы американского коллеги.

Сморщенное лицо кочевника оставалось бесстрастным, хотя в душе он был доволен. Ему не придется устраивать мятеж в Кабуле. А он и не хотел ссориться с нынешней властью —зачем. Мятежи, как правило, подавляют, и очень кроваво. А наемники не любят лить свою кровь ни за какие деньги. Единственное, о чем жалел Самир, что англичанин заплатил десять тысяч за информацию, а не дал пятьдесят за труп американца...

Страсти в столице все накалялись, митинги переходили в манифестации, которые милиции и ОМОНу с трудом удавалось разгонять. Местных милицейских сил явно не хватало, в ближайшее время ожидалось прибытие частей ОМОНа из других городов. Противостояние между правительством и парламентом нарастало. В Белом доме отключалась вода и электроэнергия. Некоторые одумывались, выходили, но большинство продолжало заседать, принимать какие-то решения. Давать интервью различным журналистам на тему «президентской узурпации власти, добытой в кровопролитной борьбе с тоталитаризмом». Такие заявления в адрес первого демократа России были сенсацией, и на нее, как мухи на дерьмо, слетались журналисты со всего мира. Все знали — скоро поток слов иссякнет, и тогда одна из сторон должна будет перейти к делу. Тем более что после обещания министра обороны: «Армия вмешиваться не будет» — руки у многих уже чесались.

Выпускник Академии Главного разведуправления Генштаба подполковник Журавлев с первого дня был в Афганистане и видел, как «червоточина» начинает пожирать «никем не победимую». По долгу службы Журавлеву пришлось мотаться по всему Афганистану, и он видел реальное положение вещей. Получив через два года звание полковника и место при разведуправлении армии, Андрей Андреевич познакомился с одним из главных политруков армии. Генерал-майор Брянцев относился к афганской экспедиции так же, как и полковник Журавлев. После многочасовых бесед оба старших офицера пришли к мысли о создании проекта военной доктрины для 40-й армии в Афганистане.

Журавлев и Брянцев писали, анализировали, составляли прогнозы на сложившуюся ситуацию. В результате получился труд не на одну сотню листов, где давалась трезвая оценка происходящему. Как военный специалист, Журавлев доказывал нецелесообразность дислокации воздушно-десантных частей в Афганистане, которые теперь выполняли функции охранных частей, мотострелковых и порой даже стройбата. Десантники выполнили свою задачу на начальном этапе, когда требовалось в срочном порядке захватить аэродромы, воинские части и другие стратегические объекты. Теперь десантников должны заменить горно-стрелки, которых практически не было в Советской Армии. Но в Советском Союзе достаточно горных массивов, где можно было создать несколько учебных центров. Следовало изменить структурный состав армии, для Афганистана не подходили полнокровные дивизии, их следовало заменить бригадами. В отчете давалось подробное описание такой бригады, состоящей из двух батальонов горн-острелков, аэромобильного батальона и батальона тяжелого вооружения — артиллерия, минометы. Следовало убрать из Афганистана мотострелков, занимающихся охраной объектов, и заменить их частями внутренних войск, которых этому обучали. Реактивную авиацию (штурмовики, истребители, фронтовые бомбардировщики) тоже вывести.

Их радиус действия позволял базироваться на приграничных аэродромах. Но, самое главное, необходимо было закрыть границы с Пакистаном и Ираном, тем самым лишить повстанцев возможности отхода, постоянных баз и пополнения ресурсов. Создание ЧОНов, набранных из офицеров Советской и Афганской армий, применение опыта борьбы с басмачами в советской Азии с учетом современных условий и технологий.

Генерал Брянцев больше писал о политическом аспекте доктрины. Приводил примеры из истории, указывая на зарождающуюся анархию в рядах армии. Требовал введения жестких судебных санкций вплоть до расстрела перед строем. И в то же время писал о статусе военнослужащего «ограниченного контингента». Необходима не только финансовая и льготная компенсация, но и психологическая адаптация человека, побывавшего на войне. Он не должен быть забыт государством.

«Афганистан должен стать символом очищения, туда должны набираться добровольцы, не только призывники, но и осужденные из дисциплинарных батальонов и исправительно-трудовых колоний с первой судимостью, чтобы люди кровью могли искупить вину перед Родиной и вернуться с честью к нормальной жизни». Генерал-майор Брянцев подробно говорил о политическом и военном аспектах молодого правительства Афганистана. По его мнению, армию афганцев следовало обучить. Защитники Апрельской революции сперва должны стать зрелыми и в военном отношении обученными, только тогда они смогут противостоять повстанцам, которых вооружают и готовят западные страны. В конце политрук ушел в дебри цитирования вождя мирового пролетариата, чем подчеркивал правильность составленного доклада.

Доклад был оформлен по всей форме и отправлен в Москву, один экземпляр в Министерство обороны, другой в ЦК КПСС. Ответ долго не заставил себя ждать. Через неделю прибыло предписание обоим «писателям» явиться: Брянцеву в Главное политуправление, Журавлеву в ГРУ. В течение следующих двадцати четырех часов генерал-майор Брянцев был уволен в запас и впоследствии умер от обширного кровоизлияния в мозг. А Журавлева разведка «не сдала», укрыв его в своих недрах —в аналитическом отделе, где полковник получил новое задание — подготовить подробный отчет об ирано-иракском конфликте.

Так с восемьдесят второго до восемьдесят восьмого и просидел полковник в аналитическом отделе ГРУ. Здесь было тихо и спокойно; работая над проблемами войны в Персидском заливе, он пережил трех генсеков, начавшуюся перестройку, его не коснулись новые веяния, хотя и до его докладов никому тоже не было дела. Вспомнили о полковнике, когда эти самые веяния начали сотрясать Центральную Европу, грозя разрушить не только «буферную зону», но и запад СССР. Националистические силы подняли голову в Прибалтийских республиках, в Закавказье начала литься кровь. Необходимы были срочные меры. За два месяца полковник Журавлев подготовил подробный план операции «Рекс», который носил не столько военный характер, сколько психологический. За двое суток был предусмотрен вывод из Западной группы войск четырех десантно-штурмовых бригад, они авиацией направлялись на Кавказ. Район базирования аэропортов: Баку, Тбилиси, Ереван, Краснодар. Расположение частей ДШБ занимают полки Псковской воздушно-десантной дивизии, самой боеспособной. Место дислокации псковичей занимает группировка «Золотая орда» из учебных ДШБ Туркестанского военного округа. А на их место будет направлена мотострелковая дивизия с Кавказа, после определенной переподготовки ее полки тоже можно будет использовать как части ДШБ. Психологический эффект был налицо. Во-пер-вых, «рексы», выдрессированные в ЗГВ, запросто бы навели порядок в любой из республик Кавказа (тогда в частях первого броска умели исполнять приказы беспрекословно). Во-вторых, появление Псковской дивизии в Восточной Германии стоило бы немало седых волос западным разведчикам и дипломатам. В-третьих, раскосые рожи «золотоордынцев» быстро отбили бы охоту бунтовать не только у прибалтов, но и у чехов и поляков. В-четвертых, использование Воздушно-десантных войск позволяло провести такую перетасовку в считаные часы.

Операция «Рекс» получила одобрение и в Генштабе, и в Министерстве обороны. Но наверху прозвучало обычное: «Не время, товарищи, Запад нас не поймет. А ведь есть уже подвижки в сторону нового мышления». Операция была зарублена, а ее создатель, получив чин генерал-майора, был отправлен в ссылку военным советником в Ирак.

Вернулся оттуда Журавлев только после оккупации Кувейта войсками Саддама Хусейна.

Девятнадцатого августа генерал-майор находился в отпуске. Со всей семьей он вылетел отдохнуть на Байкал. За последние несколько лет иракской ссылки соскучился он по сибирским просторам. Узнав о войсках на улицах столицы, о «болезни» Горбачева и ГКЧП, Журавлев тут же покинул пансионат и попытался вылететь в Москву. Но добрался он в столицу лишь к двадцать пятому, когда чета Горбачевых рассказывала о пережитых страхах, о том, как они боялись, что их отравят.