Что упало, то пропало

– Вы слишком усердствуете, – заметила я. – Никого не волнуют эти даты на упаковках. Их там ставят, чтобы заставить нас покупать больше, чем нужно.

Теперь, когда у меня получилось дать отпор, я почувствовала готовность пойти в атаку.

– Я не против, чтобы вы кое-что выбросили, – сказала я. – Но это уже просто смешно.

Эйлса скрестила руки на груди, засунув желтые резиновые ладони под мышки.

– Я понимаю. Но все связано, разве не видите? Вы одновременно привязаны к этим запасам, и они же вас подавляют. Вы боитесь пустоты, которая ассоциируется с чистотой. Все эти вещи вы воспринимаете, как часть себя. Используете этот ваш склад вещей, чтобы избежать эмоций, которые трудно пережить. Вы таким образом справляетесь с беспокойством. Это трудно, Верити. Трудно. И тревога вернется. И горе по матери и по сестре. Но я здесь, и мы сделаем это вместе.

Мне не нравилось, как она говорила, как повторяла «этот ваш склад вещей», с каким драматизмом произносила «это трудно». Мне не понравилось, что она еще приплела мою сестру. Она явно что-то специально узнавала, а теперь наслаждалась звуком собственного голоса, своей вовлеченностью в дело, установленной связью с субъектом, то есть со мной. Ей нравилось строить из себя психолога и ощущать себя моей спасительницей.

– Похоже, вы почитали кое-что в «Википедии», – заметила я. – И что искали? Патологическое накопительство? Я смотрела шоу по телевизору. Это другое.

– Но похоже на него.

– Это не патологическое накопительство. Я не такой человек. Я не больна.

– Конечно, не больны. Вы прекрасный, высокоэффективный человек. Я уверена, что причины всего этого лежат где-то глубоко, в вашем прошлом.

– Например?

– История вашей матери про антропоморфизм, как она переносила человеческие свойства на неодушевленные предметы. И еще я вспомнила рассказ про то, как вы с Фейт заполнили шкаф вещами какого-то умершего старика, и о реакции вашей матери на это. Ее это тронуло и, вероятно, немного развеселило, но вы это восприняли так, будто вещи заставили исчезнуть все ее горе по вашему отцу. Я вижу, как рано вы стали ассоциировать вещи с эмоциями. Но, Верити, все это, – она обвела кухню рукой, – говорит о психологических проблемах. Это ненормально. Разве понимание того, что это психическое расстройство, не поможет? Вы не должны так жить, и можно что-то сделать, чтобы с этим справиться.

– Психическое расстройство? Наша культура полна навязчивых идей. Все дело в определении, Эйлса. Общество определяет то, что считает «нормальным», но эта нормальность сама по себе зависит от прихотей и субъективных ценностей времени. – Я, как это часто бывает, искала убежище в языкознании, но мой голос звучал неестественно резко. – Так, гомосексуализм считался «психическим расстройством» до семидесятых годов прошлого века.

– Если вы несчастливы, если это вредит качеству вашей жизни…

Она замолчала, опустив глаза. Она не знала, как теперь со мной разговаривать – происходящее не укладывалось в рамки нашей дружбы. У Эйлсы не было ни утонченности, ни образования. Я почувствовала подлое мстительное удовлетворение от этой мысли, внутреннее ядовитое злорадство – я могла использовать ее неуверенность против нее.

– Я счастлива.

– Хорошо.

Эйлса начала сворачивать мешки для мусора в неровный рулон, по-прежнему не глядя мне в глаза. Моя победа теперь не казалась такой значимой.

– Я все же должна сказать… – снова заговорила она. – По крайней мере, то, что снаружи: внешний вид дома, канализация, сад… Я обещала Тому, что до нашей вечеринки…

Я выпрямилась и расправила плечи.