Я вспомнил старый, развалившийся частокол и понимающе кивнул.
Между тем к замку подходили все новые толпы. Наверное, на зов епископа собрались все взрослые мужчины округа Памье, не считая упомянутых Анжелой девиц и матрон.
– Ого! – Итальянец тоже внимательно осматривал округу. – Целая армия! Тысяч пять… Нет, больше!
– Разве дело в числе? – Я невольно пожал плечами. – Брат Ансельм, из всей этой толпы для д’Эконсбефов опасны только тридцать латников монсеньера де Лоза! И еще лучники – если, конечно, они умеют попадать не только с трех шагов.
– Толпой повалиться… навалиться, – заметил Пьер. – Ворота нести… вынести.
– Как скажешь, Зу-Карнайн, – согласился Ансельм. – Ты у нас стратег.
– Ты это… – нормандец, похоже, обиделся. – Плохие слова не очень говори. Я тоже плохие слова знать! Меня матушка в детстве за слова по губам шлепать!
Ну что с ними делать? Мальчишки! А ведь брату Петру все двадцать семь будет.
– Брат Ансельм! – вздохнул я.
– А что? – невинно моргнул тот. – Стратег – это, брат Петр, значит – полководец. А Зу-Карнайн – великий герой, правда, сарацин.
– Сам ты сарацин быть, – буркнул ничуть не успокоенный Пьер.
– Зу-Карнайн – арабское прозвище Александра Македонского, – терпеливо пояснил я. – А вам, брат Ансельм, я уши надеру.
– Александр Македонский? – Пьер, кажется, не очень поверил.
– Совершенно верно. Так что можешь особо не обижаться. О нем рассказано в Коране.
Я прикрыл глаза и начал медленно вспоминать, по ходу переводя полузабытую арабскую речь:
– Кажется, так… «Они спрашивают о Зу-Карнайне. Скажи: “Я прочитаю о нем воспоминания”… Мы укрепили его на земле и дали ему ко всему путь, и пошел он по одному пути. А когда он дошел до заката солнца, то увидел, что оно закатывается в источник зловонный»[33].
Пьер опасливо перекрестился, и я решил не искушать больше наивного нормандца. В свое время мы здорово поспорили с Имадеддином, который тыкал мне в нос старый свиток, уверяя, что Двурогий[34] – вовсе не Великий Александр, а какой-то царек племени химаритов из Йемена…
– А наш Александр Памьенский, как видно, что-то задумал. – Ансельм кивнул в сторону замка. Я не успел даже взглянуть. Послышался вопль сотен глоток, и огромная толпа бросилась вверх по склону. Люди перепрыгивали через ручей, многие падали, на них наваливались те, кто бежал сзади, и уже по упавшим следующие ряды перебегали лощину. Первые из атакующих достигли частокола и на мгновение задержались. Я понял – они видят перед собой не покосившиеся колья, многие из которых сгнили, другие же давно лежат на земле, а неприступную преграду. Но вот первый, опираясь на плечи товарищей, подтянулся, упал, на смену ему полезли другие. Вскоре авангард был уже за частоколом. Десятки рук вцепились в бревна, растаскивая их и освобождая проход.
Постепенно толпа редела. Основная масса все еще переходила ручей и возилась у бревен. Лишь полсотни наиболее быстроногих, возможно, те самые пастухи в меховых куртках, привыкшие к горам, упорно карабкались вверх. Я прикинул направление и покачал головой. Сгоряча чуть ли не половина поднималась явно не туда – прямиком к подножию неприступных стен. Не больше двух десятков направлялось к воротам. Но до них еще следовало дойти. Впереди – ловушка, каменный коридор, приготовленный специально для подобного случая.
– Ансельм! – Я обернулся к итальянцу. – Что в проходе?