Жар близкого огня дышал запахом горелого мяса. Пламя было уже в десяти шагах, и я попытался встать. Значит, вот о чем вещали сны! Я не дождусь Белого Рыцаря, или он уже приходил – но я не зажег вовремя светильник…
Я встал, повернувшись лицом к огню. Передо мной упал один из латников, его доспехи начали медленно краснеть. Пламя охватило замершего на корточках Армана де Пуаньяка, и он с воплем покатился вниз по склону. Кое-кто, уже догадываясь, уже понимая, бросился бежать, но малиновая волна догоняла, сбивая с ног, превращая людей в маленькие черные свечи.
В лицо ударил белый жар. Я закрыл глаза и начал медленно читать молитву. Сейчас вспыхнет риза, затем волосы, ресницы, боль вопьется в глаза… Где-то рядом кричали, кто-то надрывно выл, слышались испуганные вопли, а я ждал неизбежного. Но шли мгновенья, все вокруг дышало ровным сухим теплом, но я был жив. Еще не веря, я прошептал имя Господа и открыл глаза.
Огонь шел по долине, убивая тех, кто остался, и догоняя бежавших. Языки пламени уже достигли леса, деревья одно за другим чернели, небо заволакивалось грязным дымом. Вокруг стоял смрад – страшный смрад сгоревшей плоти. А над всем этим молча, недвижно возвышался замок. Прибежище демонов… Логово… Капище.
Земля на холме почернела. Вокруг застыли трупы в искореженных огнем доспехах, и лишь возле сгоревшего шатра по-прежнему недвижно стоял монсеньор де Лоз в окружении черных латников. Наши глаза встретились. Его Преосвященство хрипло рассмеялся и опустил жезл:
– Вижу, мы с вами одного поля ягоды, брат Гильом! Но не надейтесь – это вас не спасет.
Авентюра шестая и последняя.
О том, как трем братьям не довелось вернуться в обитель
1
Повозка скрипела, шумел лес, беззаботно пели птицы, воздух был прозрачен и свеж. Все это можно слышать, можно свободно дышать, даже разговаривать, но не видеть – теперь повязка лежала на глазах. Правда, сейчас этого и не требовалось. Можно было просто лежать на спине, ощущая под собой мягкое сено, а под боком – острый уголок деревянной обложки. «Светильник», выпавший из сгоревшего мешка и тоже изрядно обгорелый, везли вместе со мной. Я попросил – и мне не отказали. Итак, я снова ехал «стой-телегой», но уже не по доброй воле.
Рядом находились трое, говорившие по-басконски. Это были не стражники де Лоза. Те стерегли меня до вечера, затем завязали глаза и передали кому-то другому. Повозка ехала медленно, то взбираясь на невысокий подъем, то спускаясь с горок, и оставалось лишь гадать, где мы и куда направляемся. Я жив и буду жив еще какое-то время. Расправа с излишне любопытным братом-бенедиктинцем откладывалась, иначе незачем было увозить меня из покрытой пеплом и усыпанной обгорелыми трупами долины.
Я жив. Это немного удивляло, хотя особых надежд я не питал. Его Преосвященство изволил намекать на какую-то гадость, которую он готовит монсеньеру Орсини. Возможно, это тоже было частью плана.
– Эй, по-о-оп! – голос был грубый, с диким басконским произношением. – Не спи-ишь?
Отвечать я не стал, но этого и не ждали. Послышался хохот – моим спутникам стало весело.
– Люблю попо-ов душить! Страсть как люблю! Они на-арод обманывают! Что попы-ы, что дворяне!
Все сие излагалось на чудовищном «ланг д’ок» и предназначалось, без сомнения, для меня.
– Ниче, по-о-оп! И тебя придушим! А когда-нибудь кишкой последнего попа-а задушим последнего сеньо-ра-а! И тогда все будут, как есть, равны-ы! Все будет общее-е, чтоб по справедливости!
Где-то я уже слыхал эти глубокие философские суждения. Причем совсем недавно.
– Слышь, по-о-оп, а у тебя книжка с картинками? Снова хохот. Очевидно, подобная возможность очень забавляла моих спутников.
– Я бы всех грамотных утопил! Потому как от грамоты все беды простому народу-у. Последнюю корову у бедняка сводите-е, сжираете-е ее, а шкуру – на книжки свои проклятые-е. Без них мы бы каждый день мясо ели-и!