Отец Джауфре кивнул, но без особой уверенности. Он-то понимал – и то, какая опасность грозит Церкви, и то, как трудно ее предотвратить.
– Пойду, – я встал и устало расправил плечи. – Интересно, что нужно этому посланцу?
Отец приор развел руками, и мы молча вышли в темный и пустой в этот час коридор. Почему-то вспомнилось подземелье, ровные гладкие своды, долгий ряд ниш…
Возле двери, за которой ждал меня посланец кардинала, я немного подождал, чтобы успокоиться. Волноваться не стоит. Это еще не Орсини, силы следует поберечь…
В келье ярко горели свечи. Первое, что я заметил, – богатый алый плащ, небрежно брошенный на ложе. Значит, это не клирик.
У окна стоял высокий седой старик в расшитом серебром камзоле. Услыхав, что дверь открылась, он медленно обернулся. На меня смотрело морщинистое, дочерна загорелое лицо. Под седыми бровями блестели молодые живые глаза.
– Вы хотели видеть меня, мессир?
Он отшатнулся, рука дернулась, словно посланец грозного кардинала увидел призрак. Резкий тяжелый вздох:
– Нет! Я хотел видеть не вас…
Оставалось удивиться.
– Я – брат Гильом из Сен-Дени. Вы хотели…
– Да на кой черт мне какой-то там брат Гильом! – голос, привыкший командовать сотнями латников, загремел, заполнил всю келью. – Андре! Андре де Ту! Это что – ты?
Я почувствовал, что ноги подкашиваются. Не помня себя, опустился на табурет. Горло перехватило.
– Нет… Это не я, Лодовико. Это уже не я…
– Ах ты дьяволеныш! – Лодовико Карачиолли одним прыжком оказался рядом. Я почувствовал, как меня хватают, трясут, угощают тумаками. О, мои бедные кости! В конце концов я двинул его в грудь, и Лодовико рухнул на ложе.
– Ха! – загорелое лицо усмехнулось. – Теперь узнаю! Ну чего, малявка, не ожидал?
«Малявкой» я был в свой первый год в Палестине. Мне только что исполнилось семнадцать, а Карачиолли – Грозе Сарацинов – целых двадцать пять.
– Не ожидал! – честно признался я. – Думал, какой-то смиренный брат…
– Еще чего!
Лодовико пружинисто вскочил, загорелая морщинистая рука обхватила мою шею: