Ола

Хорошо Дону Саладо! Он уже победу готов праздновать.

Однако ж эскудеро не струсил, не бежал,И рыцарь ему руку среди огня пожал,Шепнул, в удачу веря: «Исчезнет вражья стая.Помогут нам Господь Христос и Дева Пресвятая!»И вот в огонь шагнули, вдвоем – к руке рука,Им выпала дорога страшна и нелегка.Но воссиял свет горний средь каменной могилы,И расступились в ужасе вассалов Ада силы.

Конец, признаться, прослушал – не до того мне было. По сторонам смотрел, головой крутил – нет ее, маркизы Беатрисы Марии Селестины Анны, словно и вправду померещилось.

…Или это Дон Саладо стихами своими ее сиятельство вызвал – из самого ада?

Долго важные вельможиНас домой не отпускали,Все хвалили и хвалили:«Хороша у вас поэма,Не писали так в КастильеСо времен Компеадора!Не иначе в СаламанкеВы риторику читали?»И над герцогом трунили:«Обманул всех нас Медина,Обещал шута представить,А позвал сюда пиита!»А потом и рассудили:«Разыграл поэт нас тоже.Шлем напялил он для смеху.Глянешь: точно Дон Саладо!»А как вышли мы из дома,Кто-то вдруг сказал негромко:«Правду нам стихи сказали:Разыгралась вражья сила!Иль не видели,сеньоры,Вы маркизу де Кордова?Вот ведь совесть потеряла!Десять лет, как схоронили,А приходит – словно звали!»«Быть не может!» – кто-то хмыкнул,А другой ответил: «Верно!Кол осиновый не вбили —Вот и шляется по свету!»

ХОРНАДА XXX. О том, как погубил я свою удачу

Ох, и не люблю же я плотников! Ну, совсем не люблю. И дерева пиленого запах, и стружки, а уж если смолой потянуло! И удивительного в том нет ничего – кто эшафоты строит, скажите на милость? А виселицы из чего срублены?

Вот то-то и оно!

Не люблю – по раздельности даже. А тут – все сразу: и дерево свежеструганое, и стружки под ногами, и смолой несет – видать, сосны не пожалели. И деться некуда – пришел и сиди. Как на том бочонке из-под солонины. Или опять же – на сундучке.

Мудрено понять дона Фонсеку, архидьякона бритого. Мудрено – но можно. Ждал я, что следующим вечером мне в знакомый подвал идти доведется – тот, что в Башне Золотой. И не ошибся, между прочим – прислал падре Хуан мальчонку из хора соборного с приглашением.

…Не с запиской, конечно. Мараведи мне передали, вроде как должок от кого. Приметный мараведи – с дыркой. А на словах – другое совсем. Вот из-за этого другого я сюда и попал, на площадь у Хиральды. Стружки свежие нюхать.

Нюхаю. Нюхаю, по сторонам поглядываю. А много же народу собралось! Все помосты свежесрубленные заполнили (только-только плотники отстарались, даже стружки не убрали), даром что Хиральда всего час назад заутреню отзвонила. И не просто собралось – основательно. Кто сыр с хлебом захватил, кто окорок целый, а кто и винишко притащил – прямо в бутыли кожаной. Потому как сидеть долго придется. Акт Веры – это даже не коррида. Утром начнется – и до ночи самой.

А вот и «бом!». Даже не «бом!» – «бом-м-м-м!».

Хиральда!

В общем, понял я его, дона Фонсеку. Велел он мне на

Акт Веры пожаловать, дабы не забывался Белый Начо. Поглядел чтобы, память прочистил. Вот и пришел я – куда деваться-то? Сам пришел – не звать же сюда Дона Саладо!

…Лучше бы падре Хуан и в самом деле меня в склеп с мертвяками кликнул!

Бом-м-м-м-м!

Зашумело, волной по толпе побежало. Вскочили добрые севильянцы, шеи выставили, глаза выпятили.

Королева! Она! На троне, помосте высоком, что справа от собора, там, где галерея Градас начинается. Не одна, понятно, – свита весь помост заполнила, от камней и золота глаза режет. А кто именно там – не разглядеть, далековато все же. Вроде бы митра золотая с троном рядом – не иначе сам архиепископ там.

А где ему еще быть, архиепископу? Акт Веры!

Бом-м-м-м-м! Бом-м-м-м-м!