– Эге, мачо! Не смеешься, вижу? Никак страшно тебе? И злобою из глаз своих черных обожгла.
Не страшно, конечно, а все-таки не по себе как-то стало. Знавал я таких, как эта плясунья. Когда еще мальцом был, чуть ли не каждый день драться приходилось. Так вот, в драке такие самые опасные – те, что себя не помнят. Иной маленький, ни костей, ни мяса, а набросится – и кулаками молотить начинает. Хоть убивай – не отцепится.
Поглядел я на нее, головой покачал:
– И чего ты пристала ко мне, дура? Вон твои эскудо – на спине плетью выписаны. Да стоит мне парням полслова шепнуть!… – Даже не договорил. Зашипела, словно и вправду кошка, вперед подалась, тряпку сбросила. Поглядел я – да и поморщился. Вся в синяках – и бока, и груди. То ли щипали, то ли кусали даже.
– Нравлюсь тебе, мачо? – оскалились белые зубы. – Так я всем нравлюсь, каждый норовит на спину уложить. Шлюха я, пио, сам же говорил! А насчет парней – врешь ты, Белый Начо! Не скажешь, поняла я уже, хоть и глупая. Значит, верно я в тебя вцепилась, есть у тебя секрет, у самого сердца поганого своего носишь, никому не открываешь. Да только узнает этот секрет Костанса, ай, узнает. До самых кишок твоих доберется! Ведь чего я тебя выбрала-то? Золото – дело славное, но не в нем сила. Удачливый ты, мачо, красивый да смелый. А у меня не жизнь – беда сплошная. А почему так, а?
– Завидуешь, что ли? – усмехнулся я. Через силу усмехнулся – уж больно плохо ведьма эта глядела.
– А и завидую, мачо, – согласилась она. – И счастье приманиваю. Ты – счастье мое цыганское. Повесят тебя, а счастье ко мне перейдет. Поверье есть такое. Прямо в тот миг, как дергаться в петельке ты начнешь, понял, Начо?
Вздрогнул я даже, скользнули пальцы к воротнику – там, где булавка с камешками синими…
– Эге!
Нос сморщила, тряпку окровавленную на себя накинула.
Привстала.
Отдернул я руку…
– А никак заговоренный ты, Начо-мачо? Ай, глупая Костанса, не заметила сразу. Вот кто тебя хранит-то! Хитрый заговор, с одного взгляда и не поймешь. Хитрый, мертвецкий. Что, привадил мертвеца, Белый Начо? Мертвец рядом стоит, мертвец советы подает, мертвец беду отводит. А может, и любишься ты с ним? За такое большую силу получить можно!
– Вот шлюха, дура набитая! – вздохнул я. – Или тебе башку плетьми отшибли?
– Там, где ворот, – худой палец уткнулся мне в грудь. – И под рубахой тоже, непростое что-то, страшное. Крепко заговорили тебя, мачо. Приманил мертвяка, сил не пожалел!
Не удержался – снова за булавку схватился.
…Ранним утром мы с Инессой расстались. Не поговорили даже – слуги вокруг стояли. Протянула мне она руку, улыбнулась. Хотел я лобастой про платок рассказать – тот, что на груди ношу, да так и не решился. Вот зайду завтра в собор, положу у алтаря.
…А ведь и вправду – непростое это дело.
Страшное!
– Молчи!