– А ты лезь сюда, – хмыкнул я. – Разберемся!
А кто – не видать. Насквозь дыра, да перекрытия больно толстые.
…Ой, не случайно тут дырку эту оставили!
Поросенок на самом деле мандуррией оказался. Видел я такую – струны в шесть рядов, двойные. Здорово визжит! А парня Хосе звали. Хосе-сапожник, потому и об игле вспомнил.
…Фамилию не назвал, только имя. И правильно, конечно. Я тоже лишь по имени представился.
– Давно тут?
Оказалось – давно, три месяца уже. Тогда понятно! Чтобы с тоски не околеть в этих стенах, на барабане заиграешь.
И ведь не запрещают! С чего бы это?
– Пытали?
Равнодушно так спросил Хосе-сапожник, словно о погоде. Передернуло меня даже.
Не пытали еще. Ни меня, ни его.
– А защитник у тебя есть? Ты, Начо, защитника проси, обязаны они. А денег нет – бесплатно дадут. Может, и не выручит, зато мозги им всем заморочит, подольше проживешь.
…И на том спасибо!
– А зачем тут жить? – не сдержался я. – У тебя хоть мандуррия есть, не так тошно.
Засмеялся Хосе-сапожник, недобро так.
– А я очной ставки жду. Чтобы свели меня с гадом этим, Бенито Гарсией. Сведут – а я ему иголочкой да в сердце. Вот тогда и помирать можно будет. Не так обидно! Он, сволочь, не только меня сдал. Всех братьев забрали, отца… Брат Хуан пытки не вытерпел – помер.
…И снова – вроде как имена знакомые. Слышал ведь! То ли в Севилье, то ли в дороге где.
– Он ведь, Гарсия, всех с собой потянуть решил, падлюка! Вот я его шилом и оприходую!… А ты, Начо, главное, слабины не давай. Они тут хитрые, прямо ничего не спрашивают, ждут, чтобы ты сам со страху на себя клепать стал.
Ну, это я, положим, и сам понял…
– И врать любят, будто оговорили тебя, будто все им известно. И еще могут – приведут к тебе дружка твоего, заставят гадости про тебя говорить прямо в глаза. А ты озлиться – и на него всякое вешать станешь. Это-то им, гадам, и нужно. Один – просто еретик, а ежели двое – заговор уже, понял? И учти, по правилам их поганым тебя только единожды пытать смогут. Стерпишь, смолчишь – отстанут, ежели выживешь, конечно. Ладно, Начо, бывай пока!