— Старший брандмейстер Пятшщын. Обгорел во время тушения колокольни. Вот его история болезни.
— Пожарный, говоришь… Герой… — раздался язвительный голос второго жандарма. — А почему бинты не поменяны?
— Так ведь мы… За ночь-то… За всем не уследишь.
Сейчас пришлю сестру.
— Смотри у меня, с-ско-тина!.. — угрожающе выкрикнул первый жандарм и наверняка замахнулся на доктора рукой.
— Вы не имеете права! Я — дворянин и государственный служащий! — вскричал Пронин, вспыхнув благородным негодованием. — На войне у меня был бы чин полковника! В жизни не видал подобной наглости! — Играл он не ахти как, но бывает и хуже. — Я буду жаловаться в Департамент здравоохранения!
— Горлышко не надсади, — усмехнулся второй жандарм. — До рая не докричишься.
Ушли они, хлопнув дверью. Доктор шумно перевел дух.
— Рай, значит… Как это прикажете понимать? Они что, всех чиновников департаментских успели туда отправить? — Замолчал, а продолжил уже совсем другим, деловым тоном: — Здесь покоя не будет. Мы будто под микроскопом. И донести могут. Надо линять, или, как это вы, военные, говорите? Менять дислокацию. Придумают же словечко!.. — Пронин малость повеселел.
…Меня снова волокли. Только теперь лицом вниз. Я был крепко привязан к днищу каталки. А сверху стонала, вскрикивала при каждом толчке роженица. Идея принадлежала доктору Пронину. Идея безумная, а потому обреченная на успех. Меня должны были провезти через весь город — под носом у озверевших жандармов, рыскавших в поисках уцелевших и-чу, — и спрятать в надежном месте. Там и будут не спеша затягиваться мои дырки.
Доктора я больше не видел. Он растворился где-то в больничных недрах, найдя себе замену в лице грозного акушера с подозрительно знакомым голосом. Много лет пройдет, прежде чем мы свидимся с Прониным снова. И обстоятельства нашей следующей встречи будут не радостней нынешних.
Пол уплывал назад. Был он истоптанным, заплеванным незваными гостями. Уплывал сначала медленно, потом все быстрее. Кусочек того, что было впереди, я тоже видел.
Больничные коридоры закончились, и нас с роженицей катили по пандусу приемного покоя. У дверей дожидался санитарный мотор. Рядом с мотором околачивались два жандарма — я видел их ноги в до блеска начищенных сапогах — и служебная собака.
— Осторожно. Не дергайте. Ей вредны толчки, — с нарочитым раздражением бухтел знакомый, но пока не узнанный мною голос акушера. По легенде, он прибыл забрать роженицу с неправильным положением плода.
Собака заволновалась, сунула под каталку мокрый черный нос — не нос, а настоящий хобот. Гавкнула призывно: дескать, непорядок, хозяин, — надо обшмонать.
— Да уберите же овчарку! — Акушер пришел в ярость. — Испугаете до смерти! Кто грех на душу возьмет?!
Он орал и орал, и жандармы, не выдержав атаки, начали пятиться. Собаку тянул назад прочный кожаный поводок, а она упиралась всеми четырьмя лапами и заходилась в лае. Поводок пережимал ей гортань, собака хрипела, но не сдавалась. В любое мгновение жандармы могли сообразить, что к чему. Роженица от ужаса перестала стонать и издавала только нескончаемое «ой-ёй-ёй-ёй-ёй!».
— Дайте пистолет! — рявкнул акушер, и жандармы, уцепившись за поводок вдвоем, наконец уволокли пса от санитарного мотора. Только тут я сообразил, что знаю слово, которое бы заткнуло собачью пасть.
Когда карета «скорой помощи» тронулась, роженица снова принялась подвывать. Мне вдруг показалось, что ей даже нравится ее «пение».
— Мокрый насквозь! — радостно воскликнул акушер. Он фыркал и отдувался, как скаковой жеребец после галопа. И мне стало смешно — перед дорогой меня чем-то накололи.
ebooksa