Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу

22
18
20
22
24
26
28
30

У полицейского брови полезли вверх, и он осведомился совсем другим тоном:

— Чайку не желаете откушать?

— С удовольствием.

С тех пор как начал скрываться, я старался не думать, что сейчас происходит с Гильдией. Не гадать, кого из каменских и-чу убивают или калечат в эту минуту. Ведь помочь Гильдии я не мог. Пока. Вот разве префект… Что, если с его помощью мне удастся связаться с Великими Логиками? Если, конечно, он согласится рискнуть. Или только позволит мне пересидеть в укромном месте денек-другой, да так, чтоб носа не казал? А если и вовсе сдаст беглеца, обложенного со всех сторон и к тому же проклятого доброй половиной Истребителей Чудовищ?

Мы сидели в креслах в уютной гостиной, рядом с камином, сложенным из гранитных валунчиков. Сидели, протянув ноги к ровно гудящему, истово рвущемуся вверх, в дымоход, огню. Я захмелел от сытости, разомлел от тепла и боролся со сном, не желая обидеть расположенного поговорить хозяина.

Господин Бобров изменился со дня нашей последней встречи. Он стал совсем седой и даже пыльный какой-то. Состарили его не столько годы, сколько мрачные думы.

— Вы были самым могучим кланом в стране, имели все мыслимые льготы и привилегии, но умудрились передраться и все просрать. Ныне вы малочисленны, гонимы. Народ никогда не жаловал Гильдию — из-за великой гордыни и богатства и-чу, из-за своих собственных дурацких суеверий. Но прежде он хотя бы вас боялся и уважал. А теперь он вас ненавидит. — Лицо господина Боброва было мрачно, сходящиеся к переносице брови нахмурены, голос гневен. Он разошелся не на шутку. — По сути, вы предали мирян: надеясь на вас, они разучились сами справляться с чудовищами и, оставшись без защиты, умоются кровью…

Префект Бобров презрительно глянул на кофе, разбавленный отличным тифлисским коньяком, плеснул коньяка из графинчика в граненый стакан и выпил одним глотком. Распахнул на груди махровый фаньский халат — видно, бросило в жар.

— Вы обвиняете нас? — осведомился я.

— Да, обвиняю. Обвиняю от лица народа. Вы нарочно приманивали в Сибирь чудовищ, а может, тайно разводили их сами. В результате вы всегда при деле, всегда — на коне, вы незаменимы, вам достаются слава и богатство, а страна тем временем становится одним большим кладбищем, люди нищают, а казна скудеет. Скоро нам придется обречь на голодную смерть обитателей домов призрения, затем настанет черед детских приютов и земских больниц…

Я разозлился. Нет, я разъярился. Я много чего мог высказать в ответ этому чинодралу. Но я был гостем. Более того — укрываемым государственным преступником.

— Не знай я истинное положение вещей, мог бы вам поверить. Вы — демагог высшей марки, и место вам не здесь, в нищей провинции, а в Столице, на трибуне Государственной Думы. Хотя там вы затеряетесь в толпе себе подобных, ведь в Думе болтунов пруд пруди.

Господин Бобров захохотал. Хохот был гомерический, но не заразный. Лично мне было не до смеха. Я сидел нахохлившись и ждал объяснений.

— Я тебя поймал! — вымолвил он, хохоча. — Купился, купился! Ну признайся! Хоть раз в жизни… — Префект подавился воздухом.

— Ладно, признаюсь. Поверил. Я нынче готов поверить чему угодно.

— Извини, — отдышавшись, префект сменил тон. — Не сообразил. Думал, разомлел, расслабился — сможешь понять юмор. А ты сейчас не в том настроении. Прости… Но в каждой шутке, как известно, есть доля истины. Я тебе чуть ли не дословно воспроизвел речь, которую на днях закатил с балкона комендатуры новый генерал-губернатор Туруханского края Фаддей Мухин. И представь себе, народ ему рукоплескал. Так что делай выводы.

— Чего уж теперь… когда Гильдия разгромлена?

— Крысы заставили кошек истреблять друг друга. — Господин Бобров зажег папиросу и с удовольствием посасывал мундштук.

— Или крысиный король.

В эти минуты мне казалось, что враждебный мир, который остался за стенами неказистого двухэтажного каменного дома, перестал существовать. Мы и гостиная Боброва — эти кресла, коньяк, горящий камин — и есть мир, средоточие порядка и довольства.