– Давайте поговорим, сударь. Хотя, видит бог, это бесполезно…
И он, и я понимали друг друга. Конечно, Титан давно уже догадался, с каким трудом я выговариваю «гражданин». И наш разговор действительно бесполезен, но все-таки…
Мы отошли к окну, Дантон быстро оглянулся и вздохнул:
– Какого черта, господин Люсон! Разве Камилл вас не предупреждал? Ублюдки гражданина Шометта уже готовы растащить вас по косточкам! Бегите из Парижа!
Я покачал головой. Да, похоже, мое мирное пребывание в «Друге патриота» заканчивается. Впрочем, это меня мало беспокоило.
– У меня к вам вопрос, господин Дантон.
Лицо Титана потемнело, отчего старые шрамы стали особенно заметны. Когда-то нос исполина был сломан, и кости срослись плохо…
– Я уже все сказал вашим эмиссарам. Я могу взять миллион ливров – но не продаюсь за миллион. После того, как этот ублюдок Питт отказался спасти Людовика – когда это еще было можно, – мне не о чем говорить с вами.
– У меня личный вопрос, – повторил я.
– Личный, личный… – буркнул Титан. – Если насчет моих женщин, то я уже отчитывался в этом гребаном Конвенте. Всем интересно, с кем я сплю…
Я невольно улыбнулся.
– Не об этом. Наверно, мы видимся в последний раз, господин Дантон. Скажите, зачем вам все это? Вы свергли Короля, уничтожили Церковь, разрушили монархию. Зачем это было вам, Жоржу Дантону?
Маленькие глаза блеснули – гигант принял вызов.
– Зачем? А вы спросите у вулкана, зачем он извергается! Спросите ураган! Или вы думаете, что я это все придумал? Захотел – и взял Тюильри, захотел – сверг Короля…
– Это сделала чернь, – перебил я. – Толпа, для которой просто пожалели картечи! Но вы были вождем! Вы – а не кто-то другой!
Титан шумно вздохнул:
– Ничего-то вы не поняли, господа «белые»! Десять столетий вы дразнили народ, доводили его до бешенства, а когда наконец вулкан проснулся и рванул к гребаной матери, бросились к потокам лавы со своими шпажонками. Я… Мы смогли хотя бы ненадолго обуздать вулкан, чтобы Франция не превратилась в груду пепла. В августе Париж мог стать пустыней – и мы спасли город. В октябре пустыней могла стать вся Франция – и мы спасли Францию. Кто мог сделать больше? Кто, скажите? А потом я просто ушел и теперь хочу одного – чтобы вся эта сволочь оставила меня в покое. Или вы тоже думаете, что Жорж Дантон хотел стать тираном?
Я покачал головой:
– Нет! Вы не хотели стать тираном. Но почему так? Ведь народу, вашему народу, теперь живется в сто раз хуже, чем при Короле! Вы же умный человек…
Он ответил не сразу; наконец по его грубому, словно высеченному из темного камня лицу промелькнула усмешка.