Оставалось узнать, что такое загадочная «контра». Вопрос явно застал красноколпачника врасплох. Он задумался, но тут вмешалась Небритая Женщина:
– Ты, гражданин, контрреволюционер. А значит, контра! Так что собирай вещички!
Выражение мне понравилось, но стало ясно – шутки кончились.
– Предъявите ордер! – велел я, все больше убеждаясь – объясняться с гражданами из Наблюдательного комитета бесполезно. Значит, следует поступить иначе.
– Ордер? – толстяк явно обиделся. – Есть у нас ордер! Самим гражданином Шометтом подписанный! Мы, гражданин, порядок знаем!
Я повертел в руках залапанную грязными пальцами бумагу с грифом «Единая, Неделимая» и пожал плечами:
– Но за что?
– А за то, контра, – вновь вмешался санкюлот, – что у тебя гражданское свидетельство не зарегистрировано и не продлено, и гости к тебе ходят подозрительные, и шутки ты над Республикой горазд шутить…
– Исчерпывающе, – согласился я, надевая плащ и пряча в карман папелитки и огниво. – Кстати, кому мне за все это спасибо сказать?
– Спасибо ты, гражданин, в Революционном Трибунале скажешь, – прогудела Небритая Женщина. – А сообщили о тебе сознательные граждане – гражданка Грилье и гражданин Олив, старший коридорный. Все, «аристо», двигай!
Редингот, трость и шляпу я брать не стал. В местах, куда я направлялся, театральный наряд ни к чему.
В коридоре и на улице уже собралась изрядная толпа, дабы полюбоваться арестованной «контрой». Мне желали всего доброго, а также скорейшей встречи с гражданином Тенвилем и гражданкой Луизеттой.[41] На улице нас ждал фиакр, что сразу улучшило настроение. Идти в тюрьму пешком не тянуло.
Ехали долго. Я смог вволю полюбоваться славным городом Парижем и выслушать от своих спутников весьма продуманные и яркие суждения о Старом порядке, аристократии, священниках, а заодно и о бриссотинцах вкупе с фейанами.[42] Беседа была столь интересна, что я даже пожалел, когда мы наконец прибыли. Заведение, куда меня доставили, имело крепкие стены, решетки на окнах и забор, охраняемый парнями в синих мундирах. Мне любезно пояснили, что все это называется тюрьмой Сен-Пелажи и отсюда для таких, как я, путь один – на площадь Революции.
В тюремной канцелярии мною занялся подслеповатый чинуша, которому приходилось водить носом по бумаге, чтобы попасть пером в нужную графу. Однако играть уже надоело. На вопрос о фамилии я заявил, что намерен разговаривать только с вышестоящим начальством. Я уже был готов подкрепить свое требование бумагой, лежавшей во внутреннем кармане камзола, но чинуша оказался весьма сговорчивым. Подумав, он заметил, что такого матерого заговорщика, как я, охотно выслушает сам гражданин Леба, член Комитета общественной безопасности.
Меня провели в кабинет, где за облезлым дубовым столом восседала личность в белом парике и больших очках. Разглядывать внешность гражданина Леба я не стал. Убедившись, что мы остались одни, я достал страшную бумагу и с любезным поклоном передал ее комитетчику. Белый парик склонился над столом…
– О господи!
Из-под парика выглянули ошалелые глаза. Гражданин Леба глотнул воздуха, снял очки и моргнул.
– Г-гражданин Шалье? Но… Как же так?!
– Бывает, – сочувственно заметил я. – И что будем делать?
Он вновь уткнулся в бумагу. Послышался тяжелый вздох.
ebooksa