Про тех, кто в пути

22
18
20
22
24
26
28
30

Это, кажется, было то, что мне нужно. Когда я встал, ноги подламывались, но в небольшом помещении, объединявшем сразу всё, где двое пацанов резались в какую-то игру по сети за единственным компьютером, а за старинной конторкой сидела немолодая и надёжная, как её конторка, женщина, я слегка пришёл в себя, если это вообще было возможно и, пристроившись за столиком, покрытым пластиком, под которым лежали образцы заполнения бланков, составил коротенький текст.

Потом перечитал его.

«Мама доехал нормально не волнуйся всё в порядке»

И вдруг я расхохотался, до смерти перепугав женщину за конторкой.

Всё в порядке! Конечно, что тут ещё сказать — всё в порядке, блин! В абсолютном! В пол! Ней! Шем!

Если исключить, что я либо окончательно сошёл с ума — либо...

Либо — что?

6.

Проснувшись, я долго не мог понять, где, собственно, нахожусь. Незнакомым было абсолютно всё — даже запахи, лившиеся из затянутого марлей, но настежь открытого окна. Дома моё окно выходило просто на улицу, хотя и окраинную, да оно там и не открывалось. В корпусе...

Ладно, это всё чушь.

Я хотел вскочить сразу, но потом остался лежать и прикрыл глаза снова. Все вчерашние приключения казались вызванными переутомлением и обилием впечатлений.

Головка вау, ротик кака, а сегодня войду в норму — и всё будет отлично. Каникулы у меня — или нет?!

А дед — отличный мужик, вчера и не подумал меня ругать, хотя я пришёл домой в пол-одиннадцатого, и они с этим немцем сидели на крыльце. Кажется, ждали меня. Я честно сказал, что пошёл, куда глаза глядяд, а на обратном пути заблудился. Но телеграмму дал.

А сейчас всё, что со мной происходило вчера — вот честное слово! — казалось сном.

Я посмотрел на свои часы, лежащие на подоконнике. Было всего восемь. Надо же... Я прислушался к себе — нет, спать больше не хотелось, точно. Ну, что? Тогда встаём?

Как раз тут моё внимание привлекли звуки, доносившиеся из сада. Я откинул одеяло, поднялся и подошёл к окну распахнул толчком лёгкую раму.

Дед Толя — в чёрных трусах и белой майке — обрабатывал кулаками подвешенную на сук яблони боксёрскую грушу. Груша коротко ухала и качалась. Дед коротко ухал и прыгал. Я заметил, что у моего родственника вовсе не старческое тело — ни животика, ни тонких ног, ни дряблости кожи...

Правое плечо занимал жутковатый шрам — лямка старинной майки его не закрывала. Я скосил глаза на свои рёбра, на свой шрам — звёздчатый и неровный. И, передёрнув плечами, поднял голову.

Герр Киршхоф расположился, положив друг на друга вытянутые ноги, в плетёном из прутьев кресле под другой яблоней. Он покуривал длинную самокрутку и держал в руке бокал с пивом, одобрительно глядя на деда.

— А помнишь... — дед атаковал грушу серией ударов — так, что даже сук заскрипел протестующе, — как мы с тобой на пруду дрались? Ты мне тогда ещё навалял... Может, попробуешь?