Ангел Спартака

22
18
20
22
24
26
28
30

— Ты сама этого хотела, обезьянка. Не удивляйся! Ты думала о войне, о когортах Клавдия Глабра, боялась подвести товарищей, но это просто — рябь на воде. В глубине, под темными водами, твои мысли были о другом.

Не спорю, и как я могу спорить? Меня нет, все, что осталось живого во мне, — гаснущий уголек, сизый горький дым.

— Я не звал тебя, Папия, ты пришла сама. Пришла — и увидела. Сон — загадка, даже для Меня, загадочнее Смерти. Все-таки Отец творил вас, обезьян, по Своему образу и подобию.

— Обезьян? — Обида проснулась, дернулась мертвецом в старом саркофаге. — А может, крыс, Учитель?

Негромкий смех. Из пустоты, из сизого дыма начал медленно проступать Его лик.

— Ученица Папия! Я никогда не говорю зря — и никогда не говорю, чтобы обидеть. Вы, люди, подобно крысам, заселили Землю — самое прекрасное из всего, что создал Отец. Я и Мои братья можем давить вас, изгонять, иногда — подкармливать, натравлять одних на других, выращивать из таких, как ты, «крысиных волков». Но обижаться? Подумай сама!

Думаю. Странно, вокруг все исчезло: палатка, барак, осенняя грязь. Но что странного — это сон, я во сне, сон во мне.

— Подумай и о том, что вы, люди, не боги и не Сыны Божии. Вам не вместить всего. Лилит суждено вечно лелеять печаль свою и ненависть свою, а ты... Ты можешь просто сойти с ума, обезьянка. Поэтому думать об этом ты станешь не сейчас, после. А пока лучше забыть все, что видела, такое ни к чему помнить. Живому — не стоит. Вновь смех. Теперь я вижу Его — обычного, в темном плаще, в широкополой дорожной шляпе.

— Думай о Клавдии Глабре. Задачка на два действия, Папия, причем не из самых трудных. Твои римляне любят повторять: имя — это судьба. Решай!

Сигаретный дым густеет, застывает недвижным камнем, забивается в горло. Дышать! Дышать! Дышать!!!

Воздуха...

* * *

— ...Это все оттого, что голову весь день сушишь, госпожа Папия. Точно тебе скажу. Весь день сушишь, всю ночь сушишь. А за лекарем я все-таки схожу.

— Не надо, мой Аякс. Просто... Просто приснилось, я даже не помню, что именно. Приснилось, ушло. Римляне говорят: имя — это судьба.

— Папия, да о чем это ты? Какое имя, какая судьба?!

— Судьба — наша. А имя — «Жаворонок».

* * *

— Я тебя правильно поняла. Квинт? Они стоят в Каламации, набрали еще сотню легионеров, Клавдий Глабр выступил перед городскими декурионами, посоветовал не бояться, не паниковать... Пять когорт, шестой нет. И никто не знает, где она.

* * *

Имя — это судьба, имя — это судьба, имя — это судьба...

* * *

Ласточек нет, в белом от жары небе — пусто. Летний зной разогнал народ с улиц, вымерли Помпеи, город-лупанарий, город греха. Мне нет до тебя дела, Помпеи, до твоих черепичных крыш, до твоих узких улиц, до твоей судьбы, до твоего имени. Вчерашний бой я проиграла. Се дняшний — не имею права.

Имя — это судьба!

— ...Ну, а потом еще трое римлян вваливаются, и сразу орут, девок, мол, давай, винишка давай, гулять будем, потому как серебро завелось, кошель разрывает. Взяли трех «волчиц», не глядя даже, одну косую, вторую...