— Ты Папия?
Третий раз за ночь! Я, конечно. Кольцо доставать? Интересно, кто это пожаловал? Крикс прислал — до ворот проводить?
— Фирм тебе про меня рассказывал.
Ах да, приятель, что «ячменников» по залу гонял! Нагонялся, выходит? А голос почему-то знакомый. Жаль, не увидеть ничего.
— Только...
Опять «только»! Сколько можно? Но голос, голос! Откуда я его...
— Это... Это моя комната, Фирм тебя сюда привел, чтобы, значит, все подумали...
Голос!!!
— Я... Я с вами! Могу перстень показать. Меня зовут Эномай...
Нет! То есть да! Да-да-да!!!
— Даже имени своего не знаю, Папия. Настоящего! Из Калабрии я, семью Сулла перебил, мне тогда и года не было. Все забрали волки римские, даже имя! «Эномай» - клеймо просто, так лишь рабов кличут.
Как сидела, так и сижу. Не одна только. Двое нас — я и бог, мой белокурый бог. Плечом плечу, как с Криксой и говорим о том же. А сидим, потому что глазастый тут народ. Кто к гладиаторам темным вечером ходит, гиматием укрывшись? Ясно — кто. И зачем — тоже ясно. А тут прибежала незнакомая девица к Эномаю-герою, прибежала, дождалась — и к воротам. Чего подумают? Всякое подумает только лучше, чтобы не думали вообще.
Это все мне Крикс передать велел — через Эномая. Передать, в его комнатушке посидеть, носа не высовывая и дверь прикрыв.
Посидеть... Это какой бог мне помочь сподобился, словечко на Небесах за девчонку замолвил? А я даже в храм не заходила!
— Я тебя, Папия, ни о чем не спрашиваю. Знаю — нельзя. Только скажу... Я много раз умереть мог. Умирал даже.
Умирал... Страшный шрам на животе от трезубца, рассказ Аякса... Но не умер же!
— Решил: выживу! Как угодно, ценой любой — выживу. Не хочу, чтобы на арене, чтобы римская сволочь гоготала! Вот посчитаюсь с Волчицей проклятой...
Не договорил белокурый бог. Не успел — мои губы помешали.
— Учитель, — спросила я. — Человек сотворен смертным? Изначально, с первого дня?
— Смертны не только люди, — улыбнулся Он. — Сотворенное бренно, рожденное — умирает. Вечен лишь Отец.