Лала побледнела. Верхняя губа ее задрожала под усиками.
— Что прикажете? — спросила она, усаживаясь в олеандровой тени. — Говорите смело. Здесь нас никто не услышит, кроме синего моря.
Глаза ее были теперь спокойны, а голос звучал ровно и почти небрежно.
Гичовский взял ее за руку и прямо в глаза ей устремил пристальный взгляд своих ярких коричневых глаз. Лала улыбнулась с шутливым превосходством.
— Если вы намерены меня магнетизировать — не советую, — сказала она, — я сильнее вас, и вы заснете первый…
Но граф на шутку ее даже не улыбнулся.
— Лала, — серьезно сказал он, — Дебрянский очень трудно болен.
— Да, я слышала: малярия, — равнодушно возразила она.
— Лала, — голос графа звучал еще строже, — малярии на Корфу не бывает.
— Что же с ним в таком случае?
— Я предполагаю, что он отравлен. Лала отшатнулась.
— Позвольте, граф… вы шутите…
— Мне, право, не до шуток, Лала. Я не хотел говорить старику. Моллок объявил Дебрянского почти безнадежным. Если болезнь пойдет тем же быстрым маршем, он дает больному две недели срока покончить свои жизненные расчеты: его съест последовательное истощение. И такой исход Моллок считает еще счастливым, потому что он боится, что перед смертью Дебрянскому суждено испытать ужасное бедствие… На своей родине он страдал нервною болезнью. Ну, теперь она, по-видимому, возвратилась… Моллок опасается за его рассудок.
Лала сказала:
— Так. Но откуда же вы взяли, что он отравлен?
— Прежде всего, из слов Моллока: это либо малярийное помешательство, либо действие какого-нибудь яда.
— Так и Моллок думает?
— Нет, он покуда держится за малярию и только изумляется, откуда она могла взяться, да еще в такой жестокой форме.
— По-моему, он совершенно прав.
— Нет, Лала. Я молчу— никому еще не намекнул ни словом — но видал я на своем веку малярийных-то больных Это то, да не то. Да и Моллок-то, кажется мне, схватился за малярию только потому, что эта болезнь так широка и разнообразна в своих проявлениях, что под нее можно подогнать все, чего при диагнозе не понимаешь. Тот тип изнурительной лихорадки, как болеет Дебрянский, я наблюдал только однажды, в Африке, на болотах Гвинеи, о которых я когда-то вам рассказывал, и вам нравилось… помните, Лала?