Глаза Паклевецкого блеснули.
— Тем лучше, тем лучше! — сказал он, потирая ладони, и принялся убеждать, чтобы я не оставался один, "сам с собою", как можно больше развлекался и бывал в обществе.
— Покорнейше благодарю за совет! Но где я в нашей глуши найду общество?
Он ухмыльнулся, подмигивая.
— А хоть бы у Лапоциньских… Кстати, как здоровье вашей панны Ольгуси?
— Знаете, доктор, — строго заметил я, — деревенская свобода допускает много лишнего в речах, однако и ей бывают границы.
Он залился своим обычным неискренним хохотом, хохотом без смеха при холодных и серьезных глазах:
— Ну, не буду, не буду! — слово гонору, в последний раз! Однако…
Он пристально посмотрел на меня.
— При первом нашем разговоре о панне Ольгусе вы не рассердились, а теперь вот как вспыхнули… Эге-ге-ге!
И он ударил себя ладонью по лбу: "ах, мол, я, телятина!"
Не уйми я его, он распространялся бы до бесконечности. Скалить зубы, кажется, он еще больший мастер, чем лечить. А относительно обмана зрения он прав: глаза мои работают неправильно. Сегодня, например, когда он подошел к моему письменному столу и оперся на него своими толстыми, кривыми пальцами, я ясно видел, что мраморные ручки затрепетали, как живые, быстрою и мелкою дрожью, точно от испуга…
— Видите, как они ко мне привязаны… Уже одно приближение человека, который хотел их у меня отнять, заставляет их дрожать.
Когда доктор отшучивался, я понял, что напрасно сказал ему эти слова: тон его был неприятен… он, кажется, складывает всякую шутку в сердце своем, как колкость и злейшую обиду, и немало уже накопил злости против меня.
Давно ничего не записывал… Ольгуся меня совсем завертела. То — кататься верхом, то пикники, то гулянья, то Лапоциньские у меня, то я у них. Вчера прилетела ко мне верхом — одна, уже под вечер… Чтобы проводить Ольгусю до дома, я велел оседлать Карабеля. Возвращаюсь с крыльца в столовую — Ольгуся сидит бледная, в глазах испуг, а сама хохочет.
— Что с тобою?
— Представь… вот глупость-то!., перепугалась сейчас до полусмерти… вот даже не могу успокоиться, как бьется сердце…
— Да чего же, чего?
— Хотела поправить шляпу, пошла в гостиную… Там уже сумеречно… И вдруг вижу, будто мне навстречу идет женщина… Приглядываюсь: эта женщина — я сама… я как взвизгну — да бежать в столовую… и только здесь, при свете, сообразила, что у тебя там трюмо во всю стену, и, стало быть, я струсила собственного своего отражения!
Ольгусе тоже очень нравятся "ручки", я подарю их ей в. день рождения. Только надо обломанные места обделать в металл… Любопытно, что руки Ольгуси похожи на "ручки" как две капли воды, разве немного пухлее. А то даже окраска кожи напоминает палевый мягкий мрамор моей находки.
ebooksa