Статуя поднялась. В движениях ее все-таки недоставало плавности.
Кожа на щеках, впитывая кровь Преториуса, приобретала естественный оттенок. Уже почти не похоже на крашеную деревяшку.
— Мне никогда не дадут имени. Я — всего лишь рана на теле человечества. Но еще я — прекрасный незнакомец из твоих детских грез. Ты ведь всегда хотел, чтобы кто-то взял тебя на руки, приласкал, похвалил и… поднял над суетой улиц к распахнутым небесам.
Как это существо узнало о его детских мечтах? Откуда могло оно знать о его видениях? Об ослепительной чистоте небес из его снов…
— Потому что я — это ты, — словно отвечая на вопрос Гевина, продолжала статуя.
— Ты не можешь быть мной. Я никогда не сделал бы такого. — Гевин кивком указал на безжизненные тела.
Неблагодарно обвинять собственного спасителя, но это был единственный аргумент.
— Неужели? Мне так не кажется.
Гевин услышал голос Преториуса: «Красота, видишь ли, требует жертв».
Он опять ощутил холод лезвия у подбородка, тошноту, беспомощность. Да, он сделал бы это, сотню раз сделал бы. И поступил бы справедливо.
Статуе не требовался ответ.
— Я еще навещу тебя. А сейчас, — она захохотала, — тебе лучше уйти.
Гевин направился к улице.
— Нет, сюда! — Статуя кивнула в сторону не замеченной Гевином двери в стене. Так вот откуда она появилась так быстро и вовремя! — Держись подальше от людных мест. Я найду тебя, когда понадобится.
Гевина не пришлось уговаривать. Он почти не понимал, что происходит, но дело было сделано. На вопросы у него не осталось ни сил, ни времени.
Он, не оглядываясь, вошел в указанную дверь. То, что он услышал за спиной, могло бы вывернуть наружу его желудок: плотоядное хлюпающее чавканье. Чудовище заканчивало свой страшный ритуал.
И уж совсем ничего нельзя было разобрать в этом сне наяву на следующее утро. Никакого прояснения. Лишь череда безжалостных фактов.
В зеркале он увидел огромную гноящуюся рану, причинявшую куда больше страданий, чем гнилой зуб.
В газетах написали о двух трупах, найденных в районе Ковент-Гардена. Известные преступники, убитые с нечеловеческой жестокостью. И банальный вывод — мафиозные разборки.
В голове крутилась невыносимая мысль: рано или поздно найдут и его. Кто-то, несомненно, видел его вместе с Преториусом и сообщит об этом полиции. Может быть, даже Кристиан. И тогда за ним придут с наручниками. А чем он ответит на обвинения? Скажет, что преступление совершено не человеком, а чудовищем, которое отчасти является отражением его собственного «я»? Вопрос даже не в том, арестуют ли его. В другом: посадят его в тюрьму или в сумасшедший дом?