Кара

— Борзый. — Главнокомандующий вдруг резко поднялся на ноги и повернулся к сидевшему за столом седоволосому: — Павел Ильич, ты уж тут поработай пока с народом, а мы пойдем проверим, так ли уж в натуре крут товарищ, как втирает, или просто восьмерку крутит. Трактор, со мной. — Это относилось уже к развалившемуся рядом в кресле здоровенному коротко стриженному быку с остекленевшим взглядом выпученных глаз, какой бывает обычно у людей, перенесших перелом носа.

В глубине офиса, у дальних стеллажей, оказалась еще одна дверь, и, миновав вслед за провожатыми небольшой грязный предбанник, Савельев очутился в спортзале, занимавшем почти весь первый этаж.

В левом его углу стоял ринг, внутри которого два стриженых молодца не очень умело изображали что-то похожее на фул-контакт каратэ, неподалеку на матах какой-то недоумок в камуфляже делал вид, что «качает маятник», а справа, там, где находилась предназначенная для метания холодного оружия стенка из напиленных чурбаков, два энтузиаста безуспешно пытались всадить нож в катавшийся по полу деревянный шар. В целом зрелище было убогое.

— Залезай, борзый. — Носитель перевеса махнул рукой горе-каратэкам, чтобы убирались, и приглашающе приподнял канат: — Не стесняйся, покажи себя.

О каких-то там соревновательных правилах никто даже и не вспомнил. Было ясно, что здесь действовал старый проверенный принцип: входит, кто хочет, выходит, кто может.

Следом за Савельевым в ринг шустро залез амбалистый Трактор. Отметив про себя, что сделано это было привычно и с легкостью, Юрий Павлович, мысленно вступив в круг внимания, полностью сосредоточился на своем противнике. Тот был крепким, с длинными руками, килограммов на пятнадцать экс-капитана тяжелее, однако, как все ортодоксальные боксеры, представлял реальную опасность только на средней да, пожалуй, на короткой дистанции и вдобавок сразу же отдал переднюю ногу.

Ярость, копившаяся в душе Юрия Павловича уже давно, наконец-то нашла выход. Стремительно сделав финт левой, он вдруг резко перенес центр тяжести вперед и, звонко выкрикнув «тя-яя», впечатал сверху вниз подъем своей стопы в бедро противника, ближе к колену, туда, где расположен нервный узел.

После такого удара человек обычно не то что ходить, стоять не может, и потерявшийся от сильной боли Трактор тут же пропустил качественный пинок носком армейского ботинка в пах. Инстинктивно руки его схватились за то, что болело, а сам он, приседая, начал сгибаться пополам. Вложившись, Савельев осчастливил амбала сильным апперкотом в челюсть.

Удар был страшен. Не издав ни звука, Трактор рухнул лицом вниз, из его разбитого рта пошла кровь, а сам он превратился в безвольно раскинувшееся тело с судорожно подергивающимися руками и ногами.

Все это было проделано единым неразрывным движением в течение не более пяти секунд — именно столько времени полагается тратить хорошему бойцу-рукопашнику на одного противника, — и сразу же в зале повисла тишина.

— Во дает жизни. — Цепной главнокомандующий, прищурившись, посмотрел на Савельева так, будто увидел впервые, и указал на все еще лежавшего неподвижно Трактора: — Эко ты корешку моему рога обломал, по понятиям тебя поиметь бы за это надо.

— А ты попробуй. — Юрий Павлович, нехорошо улыбнувшись, глянул голомозому в бесцветные зрачки, и тот внезапно ощерился:

— В голову не бери, борзый, все по железке, — и, негромко бросив в глубину зала: — Рябой, Трактор на тебе, озадачься, — поманил Юрия Павловича за собой к выходу: — Потолковать надо, есть к тебе разговор.

Вдвоем они вышли на улицу, молча обогнули сплошь заросшую плющом стену здания. Оказавшись на парковочной площадке, цепной достал брелок сигнализации. Тут же на его призыв откликнулся пепельно-темный пятисотый «мерседес» — высветились фары, щелкнули замки дверей — и, запустив мерно заурчавший двигатель, главнокомандующий повернулся к сидевшему рядом в кресле Савельеву:

— Чем теперь думаешь заниматься, в народное хозяйство ломанешься?

— Не знаю. — Ощущая разгоряченным лицом льющуюся из кондиционера прохладу, Юрий Павлович бесцельно смотрел, как поплыли за тонированными стеклами пыльные улицы, полные спешивших по своим делам людей: нелегко осознавать, что, кроме как убивать и калечить, в жизни, оказывается, не умеешь ничего.

Скоро «мерседес» остановился около невысокого каменного здания, по фасаду которого было крупно написано: «Молодежное кафе „Эдельвейс“». Едва только лысый появился в зале, как большая часть публики мгновенно оторвала свои зады от стульев, а подскочивший с быстротой молнии мэтр наклонил украшенную пробором башку:

— Добрый день, Николай Степанович, будете обедать?

Подумать только, у голомозого отчество имелось даже!

— Приволоките на двоих, в «заповедник». — Лысый слегка подтолкнул Савельева вперед, и, миновав служебный вход, они очутились в огромной тенистой беседке, со всех сторон укрытой от любопытствующих густым переплетением виноградной лозы.