В свите, сопровождавшей Мунэёри к месту назначения, находился и Юмимаро. Уцуро-химэ ни на шаг не отходила от мужа. Могущественный род взвалил ее, как тяжелую ношу, на спину новоиспеченного наместника. Находился в свите и управитель по имени Фудзиути, в обязанности которого входило все — от путевых хлопот до управления провинцией. Наместнику дела не предвиделось. Это была настоящая ссылка. Мунэёри понимал, что в глуши его ожидает смертельная скука. Однако неожиданно для Мунэёри скучать там не пришлось, — в провинции оказались широкие равнины и горы, где водилось несметное множество птицы и зверя, ожидавших его стрел. Это была охота!
Осенью, через год после приезда, стрела Мунэёри впервые обагрилась кровью.
— Почему же до сих пор мои стрелы не окроплялись кровью?
Раньше ему и в голову не приходило, что стрелы, выпущенные им, летят мимо цели. В это он не мог поверить. Стрела непременно должна попадать в цель. Ему оставалось только верить в невероятное — в то, что у него на глазах стрелы и добыча растворялись в воздухе. Сегодня наконец он разгадал эту удивительную тайну. Она заключалась в стихах. За чем он гонялся, чего искал, рыская по горам и равнинам в течение целого года, после того как его из столицы отправили в эту дикую глушь? Здесь, где щедрая земля соседствовала со скудными пустошами, он почти забыл про лук, и меж тем как с тетивы срывались стрелы, с губ его срывались стихи — но не нагаута и танка, которые он запретил себе слагать, а какие-то небывалые, еще не обретшие форму стихи. Они беззвучно уносились в воздух, и эти неслышные голоса витали в полях, в горах, в водах, в воздухе. Ему казалось, что он заворожен охотой, а он был опьянен стихами. Из лука летели шальные стрелы, и совсем не удивительно, что добыча ускользала вместе со стихами. Только сейчас Мунэёри понял это и уже не сомневался в причине странных происшествий. А у той горной реки, когда в густой траве внезапно мелькнула тень лисицы, у него не было времени на раздумья о стихах, рука внезапно обрела твердость, и лук послушно выпустил стрелу. Ну, а когда Мунэёри стрелял в стремянных, он видел перед собой просто две спины, и только. Вернувшись в замок, он глянул на окровавленные стрелы, и голос поэзии смолк в нем. Он не вспоминал о случившемся, а ведь он вернулся к себе, бросив свою первую добычу — лисичку — и трупы двух слуг. Сюда не доносилось журчание горной реки. Во дворце стрела, казалось, возжаждала крови и тихо застонала, томясь в руках хозяина. Нетерпение стрелы передалось Мунэёри. Он задрожал и не мог найти себе места в вечерней темноте, которая скрывала добычу.
Вдруг рядом раздался голос:
— А, кажется, наместник начал понимать, в чем дело. И слава богу!
Голос принадлежал Юмимаро.
— Ты о чем это?
— Если я говорю о деле, это означает только одно — лук и стрелы. Другого я не знаю. И разве не достаточно знать только его?
— Стало быть, я еще знаю не все о луке и стрелах?
— Куда там все! Ты и малой толики еще не смыслишь! У тебя только глаза начали раскрываться.
Стемнело, принесли свечи. Когда при свете Мунэёри увидел свирепое лицо дяди, он вспомнил о жажде, которая мучила его после охоты. Мунэёри выпил сакэ, но оно показалось горьким и не утолило жажды.
— Дядя! Разве не ты мой учитель в искусстве владения луком? Почему же ты не всему меня обучил?
— Я объяснил тебе все, что можно объяснить. Остальное надо познать самому. Иным это удается. Вот как тебе сегодня на охоте.
— Ты говорил про лисицу?
— Жалкая лисица — сущая безделица и для ребенка.
— Ты слуг имеешь в виду?
— Ничего не поделаешь, ты прикончил тех двоих!
— Сам не пойму. Ни с того ни с сего взял да и уложил. Ничего не помню!
— Давай считать, что ты не запоминаешь того, что творит твоя рука. Выходит, течет в господине кровь двух цветов.