Дьявол Фей-Линя

22
18
20
22
24
26
28
30

Мне сразу же вспомнилась давешняя сцена в квартире Дороти Кроуфорд. И у нее были ярко-зеленые глаза с сетью красных, как кровь, прожилок. Меня вернул к действительности торжествующий возглас Конроя. Он держал в руках последнюю вырезку.

— Я знал! Я так и знал! — воскликнул он. — Читай!

Он передал вырезку мне.

Я не стану цитировать все: статья была очень длинна и занимала две колонки убористого шрифта; она была посвящена подробнейшему описанию казни Сильвио и его последнего дня на земле. Странное поведение Сильвио и окружавшая его атмосфера таинственности и ужаса вызвали в обществе большой интерес к нему, и газеты, если воспользоваться жаргоном репортеров, «крутили историю», как только могли.

Отчет начинался с пробуждения Сильвио. Охранники разбудили его в восемь часов утра. В этот день ему разрешили спать подольше, так как в полдень его должны были казнить; ему также было позволено выбрать блюда для последней трапезы. Он радостно засмеялся, когда охранник сказал ему, что он может выбрать любую еду.

— Все, что захочу? — спросил он. — Вы дадите мне все, что я попрошу?

— Да, — отвечал охранник. — Таковы правила. Все, что попросишь.

Сильвио прижал лицо к решетке своей камеры и в упор уставился на охранника.

— Я скажу тебе, чего хочу, — его голос перешел в шепот.

— Ты католик?

— Да, — ответил охранник.

— Тогда иди к своему священнику и скажи, пусть даст тебе чашу со святой водой!

Охранник с ужасом взглянул на него.

— Дальше, — продолжал Сильвио, — найди младенца и перережь ему глотку, и пусть кровь стечет в ваш священный сосуд! А потом тащи чашу сюда!

Охранник в страхе отшатнулся, чувствуя на себе взгляд зеленых глаз Сильвио. Приговоренный к смерти расхохотался и отошел в глубь камеры. Близость смерти, могло показаться, ничуть его не тревожила, и он, судя по всему, совершенно не боялся веревки палача. Все утро он вел себя как обычно, разве что злоба и порочность, сквозившие в его облике и поведении, ощущались несколько сильнее. Он отказался назвать меню последней трапезы, и ему подали тюремный завтрак; он швырнул тарелки на пол и оплевал их. Когда охранник вернулся за подносом, Сильвио спросил, нельзя ли принести ему в камеру жабу; охранник оставил эту просьбу без внимания, и осужденный разразился ужасающими богохульствами.

Около десяти утра пришел священник, но Сильвио прогнал его из камеры, осыпая отвратительными проклятиями.

— У меня другой Господин! — вопил он. — Я сын ада!

Он отказался принять последнее утешение от служителя какой бы то ни было церкви. Приблизительно за полчаса до казни он протянул через решетку руку и попросил охранника отворить ему вену над локтем. Охранник, конечно же, не согласился.

— Сделай это! — прорычал Сильвио. — Иначе я восстану из ада и перережу тебе горло!

Охранник вновь отказался, хотя позднее рассказал репортерам, что никогда еще не испытывал такие муки ужаса и испуга. Словно в полусне, объятый страхом при виде растущей ярости Сильвио, охранник мог лишь завороженно смотреть, как тот терзает свою руку ногтями. Вырвав иззубренный кусок плоти, Сильвио позволил крови стекать тоненькой струйкой.