Душница

Запах старой резины, цвёлой воды, пыли. Тусклый свет. Металлический привкус во рту.

Голоса заполняли собой всё окружающее пространство. Вытесняли живых людей, мысли, чувства, само время. Остались только стеллажи и голоса.

«И я, — подумал Сашка, — и я когда-нибудь… точно так же».

Он столкнулся с родителями у лифта. Папа отругал Сашку («мы тебя больше часа ищем, места себе не находим! разве так можно!.. где ты столько ходил?»), мама просто молчала. Вернулись за шариками предков и совершили всё, что следовало.

Сашка уже почти не обращал внимания на голоса, привык к ним, как привыкают к тиканью часов или бормотанию радиоприёмника.

Предков он так и не смог услышать, но не удивился: многие шарики молчали. Одни — так, как молчит задумавшийся человек. Другие — как немой попрошайка. Третьи — как пустой корпус телевизора.

Предки молчали так, как молчит на дальнем конце провода смертельно уставший больной.

* * *

— Ты разговаривал сегодня с дедушкой?

— Да, мам! Спасибо, мам! — он отнёс тарелки в раковину, помыл и сбежал с кухни, пока не посыпались следующие вопросы.

Отец в большой комнате смотрел вечерние новости. Мама села рядом с ним.

— Всё-таки подписали! — отец кивнул на экран, где представитель полуострова жал руки главам правительств. — Думают, что это удачная сделка. Придурки. Отхватили лакомый кусок, как же!

— Пап, — сказал Сашка, — а что плохого? Вот в школе говорили, когда-то давно весь полуостров был наш. Выходит, просто восстанавливается историческая справедливость.

Мама печально улыбнулась, а отец покачал головой:

— Мало нам своих проблем? Был, не был — сейчас, после всего, что там произошло, делить и растаскивать его на куски… В стране десятилетиями шла гражданская война. Там всё нужно восстанавливать, с нуля, понимаешь. За чьи деньги? Но ладно, если бы… Отстроить всё можно. А что они будут делать с людьми? В голову каждому не залезешь, сознание не переформатируешь. Они другие, а наши не хотят это понимать. Руки две, ноги две, голова одна — да. А в голове, — отец постучал пальцем по виску, — всё по-другому. Больше семи веков прошло, а они до сих пор не признают душниц, считают, что это всё — ересь и отступничество.

— Дед тоже не признавал, — зачем-то вдруг возразил Сашка. — Но… это ж ничего не значило. Он ведь не был плохим.

— Я и не говорю, что они там все «плохие». Они другие. Их нужно понять для начала, а не закрывать на это глаза. И они должны захотеть нас понять, иначе это будет разговор кошки с собакой. Одна виляет хвостом, когда злится, а другая — когда радуется. Так и мы с ними…

У себя в комнате Сашка достал блокнот и долго сидел перед чистым листом, вращая в пальцах карандаш. Потом нарисовал собаку и кота, мультяшных и, в общем-то, очень схематичных. Если бы кто-то выбил таких в душнице, на колонне рядом с рыцарем, — смотрелись бы вполне естественно.

Дедов шар висел над его столом в другом конце комнаты. Покачивался, хотя сквозняка не было.

— Я знаю, что ты там, — сказал Сашка одними губами.

Шар молчал. Дед молчал.