На плечо Дамело ложится рука, гладкая, почти девичья, хотя старческая «гречка» все равно видна, просвечивает сквозь кожу тенями грядущего, холеные ногти, овальные жемчужины, превращаются в желтые, слоистые обломки, смерть скорая, неотвратимая и столь же внезапная — в каждой кости, в каждой складке тела, на вид совсем молодого.
— Мы можем помочь, — шепчет Сталкер, выдыхает индейцу в ухо, чуть прикасаясь губами. Не сосчитать, сколько женщин пыталось пометить Дамело неуловимым, почти воздушным поцелуем, оставляя следы помады на мочке уха, на виске, на шее. Отчего-то он тщательно стирал эти «метки», хотя сохранность тайны никогда не волновала молодого кечуа. — Можем поехать с вами и…
…и кто знает, куда это нас заведет, мысленно заканчивает фразу Дамело.
Это не лучшая идея, но в споре на тему «От баб повсюду больше вреда, чем пользы» они проведут как минимум сутки, ночь и день, отделяющие их тесную компанию, почти семью от Дня святого Валентина. Нелепый праздник белых, день романтических жестов положено праздновать со своей девушкой, даже если ты божество другой религии. Вряд ли Инти поведет Тату в свой ресторан, на место ее каторги, на место ее позора, думает индеец. А куда золотой бог поведет ее, одурманенную кокой, смешливую, покорную?
И почему Дамело интересует подобная ерунда? Он же собирался ехать к Эдемскому домой, выманивать Без-пяти-минут-Эдемскую во двор, накидывать ей мешок на голову, тащить в машину — словом, действовать в стиле не то Бонда, не то анти-Бонда. Собирался без малейшей надежды на успех. Можно сказать, попросту фантазировал, как ворвется и спасет будущую Маму Килья от ее солнцеликого супруга.
Последнему Инке определенно не стоит так плотно общаться с белыми. Надо смотреть меньше фильмов, где спасение кого угодно от чего угодно лишь вопрос самонадеянности героя. А заодно усвоить: самонадеянный герой — мертвый герой.
Золотой бог убьет Дамело, убьет любого вставшего на пути бога, Солнце всегда сжигает препятствия, такова его природа. Порукой тому человеческое тело с выжженной душой, которое Инти носит, будто костюм из мяса и костей. Не хотелось бы стать следующим предметом божественного гардероба, морщится индеец. А значит, нельзя соваться в дом Солнца, но можно подстеречь Инти и Тату где-то еще. Например, в ресторане: рано или поздно что хозяину, что метрдотелю, что шефу-кондитеру придется выйти из незапланированного отпуска.
Дамело усмехается, представляя раскардаш, устроенный на его кухне каким-нибудь спешно приглашенным на замену патиссье.[82] Раньше его бы взбесила мысль о чужой руке, лапающей его фильеры[83] и формочки, а сейчас индейцу смешна собственная ярость. Незачем яриться по любому поводу: подумаешь, формочки. Копи свой гнев для дела, властелин песочницы, демиург куличиков.
Стену и потолок заливают красные отсветы — день сгорает в закате, словно в жертвенном костре. Индеец чувствует приближение чего-то настолько огромного, что оно не может не быть опасным, входя, протискиваясь в хрупкий средний мир.
— Где они могут праздновать? — Дамело задает вопрос скорее себе, чем кому бы то ни было. Но ответ получает от Диммило:
— В храме Солнца, где же еще.
— В этом городе имеется храм Инти? — изумляется индеец. Будь такой в столице, в котле, где варятся все вероисповедания, все идефикс мира — он бы знал, знал с самого начала. У бога Солнца нет храма в Москве.
— А вот и есть! — возражает Димми и Дамело понимает, что произнес последнюю фразу вслух.
— Боулинг «Храм Солнца» в «Трансвааль-парке»![84] — Диммило торжествующе разворачивает лэптоп — его, Дамело, лэптоп. Кажется, пуская в свой дом посторонних, молодому кечуа не помешало бы запаролить комп. Ведь для белых людей не существует ничего святого, никаких уака. Стоит им оказаться в чужом доме, в душе, в мозгу, как они пробираются в каждый уголок, бесцеремонные и неудержимые, точно вода. Но иногда это оказывается полезным.
— Постой! — Дамело хватает лэптоп и, чертыхаясь, лупит по клавишам, проверяя догадку. — Великое Жертвоприношение…
Все верно, именно там три цикла назад свершилось то, что белые назвали катастрофой, а кечуа — Капак Хуча: мертвые взрослые и мертвые дети, погребенные в аквапарке, гигантском стеклянном колодце, превращенном в сенот, большая кровь, большая вода — всё, как боги любят. Новое уака в городе белых.
Инти будет там, туда он поведет Тату в День влюбленных, в день большой крови, чтобы сделать из нее богиню Луны, покровительницу любви и измены. Кто знает, не заберет ли он еще два, три десятка жизней во славу своей сестры и жены?
— Еба-а-ать… — потрясенно выдыхает Димми. Дамело кивает. Пусть боги плодородия, к которым белые взывают при каждом случае, спасут их от бога Солнца, от нового Капак Хуча. У соплеменников Диммило слишком короткая память и слишком большие аппетиты, чтобы отказаться от опасных уака. Белые всегда возвращаются туда, где поселилась смерть, и строят себе дома на крови. Храмы на крови. Боулинги на крови.
Богам нравятся увеселительные заведения, крещеные столь основательно. Дамело не остановить Инти. Он придет, чтобы убивать.
— Немного легкомыслия, заинька, — ласково тянет Сталкер, гладя напряженную спину индейца, щекотно обводя узлы мышц кончиками пальцев. — Димочка прав: ты чересчур серьезен. Ты даже серьезнее ваших богов. Бери пример со своих предков! Можно убивать детей, а потом жить долго и счастливо. Ну не спасешь ты этих несчастных, сгорит тот боулинг синим пламенем — все равно через пару лет про пожар забудут. Разве что родня будет по родительским субботам на кладбище таскаться. Букетики на животы усопшим ло́жить. — Губы ее кривит презрительная усмешка.
ebooksa