— Я отдал, ты взял, — улыбается Супайпа, бог тления и возникновения, разрушения и зарождения.
— Зачем? — знай гнет свое Сапа Инка.
— Чтобы вы исполнили свое самое большое желание. — Улыбка перетекает, переплавляется в оскал. Мореход все больше и больше походит на дракона. С той только разницей, что драконам Дамело привык доверять.
— Какое желание?
— Быть. Как. Все. — Супайпа выделяет каждое слово маленькой тугой паузой, словно узлом в узелковом письме, глядя в глаза, не позволяя спрятаться.
Похоже, не только Сапа Инка ощущает себя найденышем в мире белых. Белые своему миру так же неродные.
Тата, актриса, начинающая все не с начала, отнюдь не с начала, потому что где оно, то начало? Где вера в прекрасную, чистую и сильную себя, в мир, которому не плевать на каждого из нас и на всех чохом, а значит, на него еще можно повлиять, его можно прогнуть под себя, под горячечную, детскую веру свою? И чем дальше тебя относит от тебя же, тем короче список возможных утрат. И не страшно больше, ничто не страшно — ни принять в себя солнечного бога, ни лунную богиню, потому что им не остановить тебя.
Димми, избавившийся от старой любви-пытки и тут же влипший в новую, Димми, который ненавидел всех, кто отнимал у него сначала Дамело, а теперь — Инти, ревновал уже не как белые, обманывая видом не-гони-я-сам-уйду, а зверски, без памяти, не разделяя достойных и недостойных противников, мужчин и женщин, себя и золотого бога, неспособного стать твоим.
Найденыши. Когда-то, на грани между детством и взрослением они потерялись и уже не стремятся найтись.
Дамело смеется и откидывает голову назад, на Димкино плечо, прикрыв глаза. И правда, сигарету бы сейчас. Полную глотку дыма, пять минут свободы от желания спасти всех и вся. Щелкает зажигалка, Диммило вытягивает вверх руку с прикуренной сигаретой, зажатой по-девчачьи между средним пальцем и указательным:
— На. Бэтмен хренов.
— А ты тогда кто? — парирует индеец, забирая и потягивая. — Женщина-кошка?
— Бэтгёрл, — хмыкает Димми. — Женщина-кошка — это ваша ледяная стерва.
— Эй! — слышат они недовольную возню сбоку. — Я, между прочим, здесь. Говорите обо мне со мной. Сюда говорите! — И Тата, разведя пальцы буквой «V», показывает на свои глаза, льдисто-голубые, точно застиранное дождями городское небо.
Где-то за ним, стылым и равнодушным, кроются бездны, полные звезд и чудовищ, но тебе, индеец, в них никогда не бывать.
Кечуа не знает, что сказать Белой даме «Эдема». Правду? А в чем она, правда? В том, что не ей одной приходится смотреть фильм про собственную жизнь — и даже без пульта в потной руке, без возможности перемотать, остановить, выключить? И так тошно от этого артхауса, что хочется отправиться прямиком в ад, сдать киношку и затребовать свои деньги обратно. Свои деньки. Свою земную жизнь.
Такова и есть анестезия долороза, о которой давеча упоминал Амару.
Чертовы драконы, чертовы духи, чертовы боги с их излюбленной игрой в намеки, загадки, прятки и во что-то такое, чему даже имени нет, меняющее правила с каждым кругом, с каждым коном — и не меняющееся никогда. Понимаешь, ЧТО тебе поведали, на тарелочке с поклоном подали, когда ничего уже не изменить и никуда не спрятаться от свершившихся пророчеств.
— Знал бы… — Дамело разглядывает лицо, которое его лучший друг Диммило наверняка мечтает разбить так, чтобы стереть эти черты из мира насовсем. — Знал бы, остался дома. Самоубивайся, сука, на здоровье.
И ловит краем глаза мимолетную вспышку на солнце — улыбку Инти.
ebooksa