Диммило засовывает в рот соединенные кольцом пальцы и свистит резко, оглушительно, как никогда не умел там, наверху, в мире людей. Сколько его Дамело ни учил — не умел. Зато преисподняя щедро, не ломаясь, одарила Димку всем, чего тому недоставало, вплоть до исполнения смешной детской мечты.
По телам, волоча за собой вопль боли, точно хвост кометы, проносится багровая молния — к ним мчится Цербер.
Глава 14
Победитель не получает ничего
— Кто ж тебя так, девочка? — изумляется индеец.
Невозможно угадать в Цербере-Лицехвате чуть стервозную «кухарочку», всегда готовую посодействовать замыслам шефа, поучаствовать в его затеях — особенно если при том удается потрахаться, позлить своим удовлетворенным видом ненавистную хозяйку, мадам Босс, чертову стерлядь. Нет в Маркизе больше ни ласки, ни покорности, ни ответного, бесстыдного желания. Есть лишь ненависть к миру, который, будто сучная примадонна, не пускал девочку на сцену, не давал отыграть свой скромный, незатейливый номер, отталкивал и мучил до тех пор, пока маленькая статистка не сошла с ума. Не заболела бешенством, как собака. Гнев напал на Маркизу, словно грабитель из-за угла, отобрал у девчонки все, вплоть до воспоминаний о том, кто она есть. И вот уже не Маркиза — Лицехват крутится на месте, вьется юлой, точно его донимают блохи, щелкает в воздухе всеми своими пастями, роняя на помост клочья пены, шкура цвета сырого мяса топорщится иглами, как у дикобраза, змеиный хвост громыхает трещоткой на конце, предупреждает: не прикасайся.
Дамело, похоже, рано обрадовался, услышав: забирай своих баб и проваливай. Как забрать из ада питомца самого сатаны, неизвестно, и неизвестно, будет ли намного легче с Татой… Которая, похоже, превратилась в вампира, как все грешницы — нераскаянные самоубийцы, злые колдуньи и невинные девушки, полюбившие не тех, кого следовало. Интересно, кого полюбила упустившая свой шанс актриса — да так, чтобы сменить природу с человеческой на вампирскую? Или может быть, не кого, а что? Например, деньги или славу. С Эдемским-то мадам Босс не за ради его прекрасного лица и роскошного тела хороводилась! Тем более что прекрасны и роскошны они стали только здесь и сейчас, хоть аниме с участием нашего Саввушки снимай…
Инти, подслушав мысли Дамело, самодовольно усмехается, проводит божественной лепки рукою по каштановым волосам Димми, отросшим за считанные дни ниже лопаток. Теперь Димка может спрятаться под ними, будто под паранджой — только голову склонить.
Боги вскрывают людскую суть, точно скальпельем. Так Диммило всю жизнь старательно подчеркивал, какой он крутой пацан, брутальный мачо и всегда сверху — а теперь сидит в ошейнике, с хаером до пояса, в обтягивающих кожаных штанишках, любимая жена господина. Мелкий ублюдок Виракочи мнет Димми и тискает, оставляя на коже красные метины, словно клейма, а владыка гейского ада глаз не смеет поднять. Маркиза в мире людей ластилась и нежничала, всеми изгибами тела и души подчеркивая кошачью сущность — здесь стала псиной, лютой и неукротимой, ни спереди, ни сзади не подступишься. Получила полную свободу, называется. Ну а Тата… Неведомая тварь глядит на Дамело из глаз Белой дамы «Эдема», всем вампирам вампир, всем суккубам суккуб.
— Белые называли их лилим,[129] — шепчет Инти театральным шепотом, далеко разносящимся над хрипящим, стонущим, матерящимся Содомом. — Хороша, а?
Хороша, что и говорить. Олицетворение гармонии внутреннего и внешнего.
Только здесь, в лунном мире, куда затянул его поганец Мецтли, индеец начинает понимать, чего хотят женщины. Они хотят быть как мы, мужчины, думает Дамело. Иметь возможность сбежать от чего и от кого угодно, даже от себя, забиться в нору, прикрыться высшим предназначением, которое у нас, мужиков, расплывчато обозначено, не то что женское. И пусть мужской список дел на сегодня: биться, страдать, умереть — все равно его легче выполнить, чем такой же список длиною в жизнь.
Как увести гарем Сапа Инки из Содома, если каждая из баб, пардон, дев Солнца наконец-то стала собой и пребывает в блаженстве, невзирая на ад вокруг?
— Давай помогу, — слышит Дамело справа теплый, мягкий голос, тембр у него звериный, но интонации ангельские. Минотавра. А он про них обеих забыл совсем. — Держи.
В руку ему ложится ошейник. Такой же, как на Димке, без замка и швов, но округлый и яркий, будто аспид. Мертвый аспид. Дамело вспоминает: мертвую змею носила на шее змеиная мать.
— Ты мне его дал. Там, в кинотеатре, когда любил меня. Помнишь?
Индеец не помнит. Какой кинотеатр? Какой ошейник? А главное — какая любовь?
— А это… — жестокий демон из-за левого плеча подает кнут, — …это ты дал мне пятнадцать лет назад. Чтобы я искала тебя, мечтала о тебе и не знала покоя.
Знаки власти и покорности — небогатый выбор дарит людской душе преисподняя. Нельзя разгуливать по аду свободным: возьми или отдай. Иначе смерть тебе, окончательная, загробная смерть. Как только Маркиза и Тата получат то, для чего предназначены, Дамело сможет вытащить их отсюда, вытащить живыми и почти нетронутыми. Геенна Содома оставит следы в их памяти, отпечатается на внутренней стороне век, будет приходить в снах, пугая и унижая, но не убивая. А со временем и она станет обыденно-скучной, словно старость, которой, в отличие от геенны, не избежать.
Не зря он вел Сталкера за собой, терпеливо снося страх и ярость обеих ипостасей. Видимо, знал: пригодятся. Остается последний шаг: вручить каждую из страшных вещиц по назначению. Весь вопрос, кому что: псу ошейник, суккубу кнут — или наоборот? А может, они сами выберут?
ebooksa