Гобелен

– Ничего, любовь моя. Это было необходимо, чтобы сбить мужскую спесь.

Джейн отступила, и граф обнял Уинифред, и долго не отпускал ее. Супруги не нуждались в словах, незначительных по сравнению с объятием. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, щека к щеке, взаимно впитывая тепло. Граф и графиня вдобавок поздравляли друг друга с победой. Ощущения были совершенно новыми для Джейн, зависшей между мужем и женой, достаточно любящей и преданной, чтобы поставить на кон собственную жизнь, репутацию, финансовое положение и даже будущее своих детей.

Третья лишняя в этом объятии, Джейн преступным образом мечтала прикоснуться к Джулиусу. Пока супруги блаженствовали, она отдалась воспоминаниям. Правда, их портила одна мысль: как выбраться из тела Уинифред? Нужно возвращаться в свою жизнь, в свое тело. Джейн сомневалась в правдивости Робина/Робин; хотела выяснить, не лгал ли ей этот многоликий персонаж.

Идиллию влюбленной пары нарушила Сесилия.

– Извините, – сказала она, выступив из темного угла комнатушки, кашлянула и вытерла слезы умиления. – Сейчас я вас покину. Здесь вино, хлеб и сыр на ужин. Завтра принесу еще еды, потому что вам обоим придется пережидать в этой каморке несколько дней.

– Дорогая Сесилия! Не было, нет и не будет подруги преданнее, надежнее и отважнее тебя! – воскликнула Джейн, а руки Уинифред потянулись обнять Сесилию. – Спасибо за все!

– Позаботьтесь о ней, милорд, – продолжала Сесилия, кивая на изможденную графиню. – Никогда я не видала женщин столь волевых и столь храбрых. Графиня каждую ситуацию брала под контроль, была сильной за всех нас.

– Я – счастливейший из людей, – констатировал граф, целуя руку Уинифред и кланяясь Сесилии. – У меня такая жена и такой друг!

Сесилия, кажется, покраснела; впрочем, в каморке, освещенной единственной свечкой, наверняка сказать было нельзя.

– До завтра, дорогая подруга, – молвила Сесилия. – Отдохни как следует.

По лукавой улыбке было ясно: Сесилия понимает, что отдых в прямом смысле слова не фигурирует в планах Уинифред. Джейн замерла. Нет-нет! Только не это! Так нельзя! Она что же – ляжет с графом, а сама будет думать о благе Англии? Точнее, Шотландии.

К счастью, Уильям сам настоял на том, чтобы Уинифред как следует выспалась.

– Я действительно совсем без сил, – призналась она.

– Нет, это не про тебя, – возразил граф. – Но, кажется, лихорадка вернулась. Слава богу, я опять могу заботиться о тебе, дорогая.

Уинифред не без труда заставила Джейн выдать:

– Уильям, больше я тебя никуда не отпущу.

– Я и сам никуда не пойду и ни во что не ввяжусь. Я, конечно, католик, милая Уини, но Господь простит меня за то, что ты и наши дети мне дороже истинной веры.

Все еще возбужденные от дневных событий, супруги долго шептались, потом выпили вина из единственного стакана и поели, но совсем чуть-чуть – когда разговор зашел об участниках восстания, которым повезло меньше, чем Уильяму, аппетит улетучился. Джейн хотелось оставить их одних, но Уинифред была еще слишком слаба, даром что храбрилась.

– Уильям, почему ты выбрал этот клоповник? – спросила Джейн, оглядывая сырую каморку. – Честное слово, твоя тауэрская камера и то была просторнее.

– Верно – я ее шагами измерил. Тюремная камера больше. Мистер Миллс подыскал приют в Смитфилде, но мне хотелось быть ближе к месту казни.