Но Истанбул остался далеко за морем. По толстой ткани шатра еле слышно молотил холодный частый дождь.
Полесье. Янычарский лагерь. Зеленое знамя Пророка над огромной мокрой от дождя поляной.
— Калимера! Проходите, проходите, уважаемый! Прошу сюда, на подушки!
Эвлия-эфенди оказался неожиданно молод — и необычайно толст. Из-под зеленой чалмы пузырились румяные щеки, маленькие глазки тонули в розовых складках не знавшей бритвы кожи. Несколько тонких волосков на подбородке тщетно пытались выдать себя за бороду.
— Надеюсь, мой гость пьет кофе?
— Да, спасибо.
Он говорил по-гречески, и я облегченно вздохнул. Повезло! Не в каждом янычарском орте[19] найдется образованный мулла. Впрочем, титул «эфенди» говорил о многом.
— Простите, как вас следует называть?
— Меня? — По толстым губам плавала радушная усмешка. — Позвольте!.. Вы ведь… священник?
Он улыбался, а мне стало не по себе. Острый глаз у толстяка в зеленой чалме!
— Брат Адам, клирик римско-католической церкви.
— Тогда я — брат Эвлия. — Мулла поудобнее облокотился на подушки, пухлые ладошки бабочками взлетели вверх. — Да славится имя Аллаха, великого и милосердного! Мы все братья и все служим Ему… несмотря на некоторые несущественные расхождения во взглядах. А вообще-то я муфтий, служу в главной соборной мечети Силистрии. Итак, кофе?
Муфтий? Кажется, я угодил на аудиенцию к епископу!
— Не хотелось вас отрывать надолго от дел…
— Помилуйте! — Ладошки вновь взлетели на воздух. — Не спешите ли вы, брат мой, обратиться и принять религию Пророка — единственно истинную в мире этом и во всех иных мирах?
Он шутил, но мне было не до шуток. Янычарские орты в пяти переходах от Львова! Эвлия-эфенди пьет кофе среди полесских болот.
— Но если нет, то и торопиться нечего!
Горбатый слуга, чем-то неуловимо напоминающий брата библиотекаря из Среднего Крыла, расставил маленькие чашечки, в которых дымился густой черный напиток. Почему-то вспомнилось, что незваным гостям в кофе подмешивают алмазный порошок.
Во рту стало горько. И не только йеменское питье было тому виной.
Я ошибся.