— Осман! Осман! Турок я! Турок! Мусульман ми! — с готовностью согласился бывший регент, выхватывая из-за пазухи какой-то помятый свиток. — Я есть Ислам-ага, потомственный баккал[15] из города Измита, рахмат якши! Вот, вот! Ираде самого падишаха, да продлятся его дни!
Я обреченно вздохнул. Потомственный баккал из города Измита в сутане и чалме, изъясняющийся на тосканском наречии!
Не лечится!
Парни в фесках переглянулись, тот, что стоял посередине, лениво потянулся к ятагану.
— Турок, значит? Мусульманин? — поинтересовался он на довольно чистом итальянском. — Ислам-ага?
— Ага! — в отчаянии завопил брат Азиний. — Я — баккал из цеха баккалов, у меня султанское ираде, я ехать по его высочайший повелений в Лехистан!..
— Как это будет по-турецки? — поинтересовался усач у своего соседа.
— Секим-башка, — с готовностью отозвался тот. — Освежуем турецкую собаку!
Теперь они говорили по-гречески, на диком левантийском наречии — языке торговцев и пиратов, плавающих под косыми латинскими парусами от Крыма до Сицилии.
— Нет! Наин! Нон! — заголосил несчастный на всех известных ему языках и бухнулся на колени прямо на жесткий мокрый камень.
— Ай!
— Оставьте его!
Негромкий женский голос ударил, как бич. Парни замерли. Брат Азиний переместился с колен на брюхо.
— Калимера, синьоры! А турок, между прочим, мы не любим.
На ней был такой же каптан вкупе с кушаком, вместо фески — черный платок. Мушкет тоже присутствовал, вдобавок из-за пояса торчала рукоять пистолета.
Большие яркие губы, темные глаза, огромные — утонуть можно…
Артемида!
— И кто же из вас будет синьор Гуаира?
— Не я-я-я! — поспешил сообщить искатель святости.
— Вижу. Может быть, ты, красавчик? Она повернулась к сьеру Гарсиласио, взгляд ее сразу же стал иным — внимательным, оценивающим.