Лик избавителя

22
18
20
22
24
26
28
30

– Как мило! Что ж, я рада, что тебе не изменило чувство юмора. Впрочем, у твоей бабушки, скажем, совершенно не было чувства юмора. И ничего – прожила большую счастливую жизнь…

– Вы знаете Люсю? – перебила ее Стася.

– Знала. Знала, о ней нужно говорить в прошедшем времени. Ее больше нет, правда?

– Да, – согласилась Стася.

– Я почувствовала, – женщина начала раскачиваться вместе с креслом. Спокойствие покинуло ее лицо. Теперь она выглядела, как человек, испытывающий постоянную боль. – В тот же день. Сердце подсказало.

Стася хотела сказать женщине, что она могла бы не утруждать свое сердце такими не свойственными ему функциями. О кончине Людмилы Ковалевой писали в газетах, показали даже несколько телевизионных сюжетов… Но промолчала.

– Если она ушла, то королева теперь я.

В ее голосе послышалась вопросительная интонация. Она явно хотела, чтобы Стася с ней согласилась. И Стася кивнула. Пожалуйста, ей-то что! Королева, маршал Жуков, папа римский, хоть Наполеон!

Женщина хлопнула в ладоши.

– Превосходно! – заговорила она со злым торжеством в голосе. – Очень вовремя! Теперь, когда мне самой не так долго осталось жить, она уступила мне свою власть! Старая сука! Дрянь!

Она так сильно толкнула столик, что на нем жалобно зазвенела посуда и одна чашка упала с прощальным звоном.

– Глеб! – закричала женщина. На лице и шее у нее появились багровые пятна. – Глеб! Я пролила свой отвар! Принеси мне еще!

И через несколько секунд в комнате появилось третье лицо. Разумеется, тот самый злосчастный охранник, который увел Стасю «к Вагаеву на осмотр». Сейчас он выглядел иначе, нежели в клинике. Там он был уверенный в себе, улыбающийся, подтянутый парень. Дома же он ходил в женском махровом халате. Лица его Стася не могла видеть – Глеб не смотрел в ее сторону. Он не сводил глаз с чашки, которую держал в руках. Он шел очень медленно, шаркая по полу подошвами расхлябанных домашних туфель. Ложечка звенела о край чашки. Чем ближе Глеб подходил к женщине в кресле, тем громче она звенела.

– Сколько раз говорила тебе – вынимать ложку! – взвизгнула женщина. – И приносить чашку на блюдечке. На блюдечке! Дебил!

– Да, мама, – ответил Глеб. Он поднял голову, и Стася поразилась – какое же у него мутное и тупое лицо! – Тебе нужно что-нибудь еще?

– А ты не видишь? Принеси веник и тряпку, убери осколки, вытри пролитое! Все тебе нужно говорить! Дебил! Сам никогда не догадаешься! Отдохну ли я когда-нибудь!

– Да, мама.

Глеб повернулся и ушел, так же шаркая тапочками. Вернулся. Собрал в совок осколки чашки, вытер пол. Все это время Стася молчала, а женщина сверлила сына пристальным взглядом, словно ожидая промаха. Но убирал он, вероятно, вполне удовлетворительно, потому что на сей раз замечания не последовало.

– Теперь можешь идти, не мешайся тут. У нас с Настенькой серьезный разговор, – заявила наконец женщина, и Глеб посмотрел на Стасю, будто впервые в жизни ее увидел.

– Чего встал?! – крикнула на него женщина, и он поспешно ушел.