— Простите, вы сказали, Корнуолл захудалое графство. Правильно ли я понял, что там притесняют рабочих? Меня это интересует исключительно как пролетарского писателя, — потирая ушибленный лоб, заметил он. — Я однажды бывал в США. Знакомился с жизнью тамошнего рабочего люда. Что ж в этом Корнуолле так всё плохо?
— Там просто ужасно, — ответила Диана. — В королевстве нет страшнее дыры, чем Корнуолл. Об этом должно быть хорошо известно джентльменам.
Горький сделал пометки в блокноте, намереваясь непременно съездить на разведку в самую знаменитую дыру Британии. Будённый приосанился, звёздочки звякнули, маршал кавалерии выпучил глаза и посмотрел на принцессу, как делали в академии Фрунзе, когда входил большой начальник. Глаза его почти выкатились из орбит. Мыслительная деятельность стоила старому вояке многих усилий и отражалась на лице самым непосредственным образом.
— Разрешите обратиться, ваше благородие, — вдруг начал старик, не зная, как изгладить свою оплошность.
— Обратитесь, — подняла бровь Диана.
— Позвольте рассказать про одну мою знакомую бабу-колхозницу с марки за двадцать копеек. Вам она, конечно, не чета. Вы, видать, подороже марка.
— Нет, номинал у меня невелик, 26 пенни.
— Опять впросак попал, — нимало не смущаясь, продолжал вояка, — Ну так вот. Баба на марке той сидела, как гвоздь в доске, никуда носа не казала, кроме, как промеж забора к соседям, хотя в колхозе её не скажу, чтоб всё, но почти всё развалилось. Так вот, баба эта, когда я ей предложил ко мне, на соседнюю страницу переселиться, наотрез отказалась. Упёрлась, как коза: «Я, говорит, со своего колхозу не уйду, хоть ты меня пополам режь!» А вы говорите, дескать, у вас в Британии имеется дыра. Тут, смотря, как поглядеть. Вам, Ваше благородие, наши колхозы поглядеть бы не мешало. Тогда в своих Британиях будете об настоящих дырах понятие иметь.
— Мой замок в деревне, и мне дороже пентхауза в Лондоне, — засмеялась Диана.
Тут мятежный огонь заиграл на лице пролетарского писателя, и он расправил плечи:
— Ничего, придёт время, и трудящиеся возьмут власть в свои руки. Не останется дыр на земле! Я даже верю, советская власть ещё нагрянет в гости к англичанам! — он хотел ещё добавить пару слов, но приступ кашля прервал его размышления о всеобщем государстве рабочих и крестьян.
Вместо небольшой лекции о положении рабочих в СССР пришлось тереть грудь. Принцесса откликнулась сразу.
— Боже упаси от советской власти! Что тогда станет с нашим «Спенсер Хаузом»? Или его у нас перекупят? — почти вскрикнула Диана.
— Не думаю. До Британских островов руки не дотянутся, — ответил за писателя изобретатель радио. — У всякого денежного мешка бывает дно, уверяю вас. Ни один здравомыслящий человек не станет себе позволить эдакую расточительность, перекупать в Англии королевские владения!
«Вы не знаете русского характера», — хотел было вставить Горький, но Попов прервал его на полуслове.
— Однако, мы здесь по делу, принцесса. Мы прибыли сюда, чтобы раз и навсегда поставить точку в одном научном споре. Для этого и направляемся в филантропический институт. Простите, как вас лучше называть, полным титулом?
— Зовите просто Дианой или принцессой Уэльской.
— Принцесса Уэльская, — вновь вмешался Горький. — Понимаете, наш дорогой Александр Степанович придумал радио. Имеется патент. Вдруг оказывается, что в каком-то гараже в Италии сидит некто Маркони. Он не имеет никакого образования, народный итальянский умелец. Я и сам такой, до всего сам, как говорится, своей головой дошёл. Но зачем же патенты воровать? И вот итальянский самородок приехал в Лондон с чертежами нашего Александра Степановича и заявил, что он радиоприёмник сделал. Патента ему не дали, конечно. Тогда этот хитрец две или три детали вставил в устройство Александра Степановича и получил-таки бумагу на усовершенствование аппарата. Но вдруг нам со страниц уважаемого мной журнала «Наука и жизнь» заявляют, что Маркони изобрёл радио! Этого нахала должно вывести на чистую воду!
Когда Горький произнёс свою тираду, ему снова пришлось постучать по груди, пытаясь подавить приступ кашля. Тем не менее, он был страшно доволен собой и тем, какое впечатление произвёл своими словами и всем своим видом. Откашлявшись, Горький договорил, наконец:
— Мы думали восстановить справедливость, так сказать, в логове оппонентов. Если признают нашу правоту, тогда свершится великое и благое дело.
ebooksa