– Все так, – согласился Абдулла, – но прежде чем он найдет свою избранницу, он насыщается плодами свого сада и только потом отдает друзьям и сторожам. Друзьям, чтобы они могли насыщаться вином любви, а сторожам, чтобы они оценили царский подарок и оплатили его плоды.
И далее Абдулла рассказал, что в его религии эта высшая идея встречи двух избранных и любящих людей, отражена в учении о стоянках, где на одной из них говорится об Али избраннике, исполненного любовью к единственной Фатиме, с которой он испытывает блаженство и полноту наслаждений.
Сухов некоторое время молчал, осмысливая услышанное, потом вдруг спросил, почему об этих вещах не говорится просто и ясно. Абдулла заметил, что этот вопрос завязан на истории развития общества:
– Неоговоренное – милость для верующих, а не потому, что оставлено по забывчивости, чтобы люди, преодолевая границы «недозволенного», научались истине бытия. Бог скрыл все самое ценное в тайне, а человек, призванный к совершенству, должен раскопать и присвоить себе этот клад.
Разговаривая о саде, где течет молоко и мед, Сухов выразил желание, что было бы неплохо сейчас подкрепиться хлебом и, конечно, вином. Абдулла сказал, что это не проблема. Он позвал младшую Гюльчатай и сделал соответствующее распоряжение. Пока она ходила, Сухов, вспомнив обещание показать Абдулле «мать Кузьмы», еще раз попытался обвинить хозяина «Харима», что неправильно, когда в его саду присутствуют очень молодые девушки. Абдулла, взяв раскрытую Книгу и перевернув одну страницу, прочитал: «Есть у нас сестра, которая еще мала, и сосцов нет у нее, что нам будет делать с сестрою нашею, когда будут свататься за нее. – И она ответила братьям: Потому я буду в глазах его, как достигшая полноты…»
– Ты заметил, что Гюльчатай принесла вино в кувшине с узким горлом, а это значит, что она еще не познала мужчину, – пояснил Абдулла. – Но она как цветок растет в его саду, и если твой хорунжий Петруха захочет сорвать этот плод, и она посчитает его достойным, преграды со стороны общины не будет.
Сухов из уважения к хозяйке взял кувшин, чтобы поближе рассмотреть его. Его пальцы уперлись в выпуклые бороздки сосуда, на брюшине которого арабской вязью было начертано «ледавко бо». Он поинтересовался, о чем говорят эти знаки.
– Это обычный текст, – пояснил Абдулла, – который в общем контексте говорит о необходимости «Любить Бога твоего, внимать голосу Его и пребывать в двекуте с Ним». А само слово «Двекут» предполагает состояние слияния и соединения, но не столько с Творцом, как обычно думают пустынники и аскеты, питающиеся акридами, но и конкретно, как написано в главной для человека заповеди – «в одну плоть».
Когда дастархан был накрыт, Абдулла, налив вино в чашу, сказал нечто вроде тоста:
– Федор, это хорошо, что ты первый предложил разделить с тобой трапезу, потому что с моей стороны такое предложение могло показаться для тебя подозрительным. С другой стороны, меня трудно напугать чем-либо, но признаюсь, что я боюсь людей, которые не ценят простых радостей в жизни. Конечно, если они не лишены такой возможности насильственно, то есть обрезаны аскетическим воспитанием. Если бы я научился распознавать людей по этому признаку раньше, то много горьких заблуждений мне удалось бы избежать. Я испытываю ужас и растерянность перед людьми, которые не радуются дружбе, любви, хорошему хлебу, вину, красивой женщине, мудрой книге, хорошей мысли, в общем – полноте бытия. Самое трудное и потому самое ценное в жизни – это межличностные отношения. Они – самое загадочное, самое капризное, самое сложное и все более усложняющееся творение вселенной. Современные отношения между людьми подобны жемчужине, которая упала в грязь, но от этого она не стала менее ценной для жизни… Поэтому, я предлагаю распить вина из знаменитой чаши царя Джамшеда.
Они выпили. Абдулла, рассказывая о чаше как о предмете кухонной утвари, все время пытался через иносказание дать понять Сухову, что речь, по сути, идет о сердце человека, в котором отражается мир. Сухов не мог настроиться на серьезное размышление, потому что замечал, как люди Абдуллы все время следили за ними. И он предложил Шахиду отпустить своих «архаров» искупаться в море. Абдулла, в свою очередь, предложил Сухову убрать оружие, но не потому, что он боится, а потому, что для другой игры, более важной для них обоих, нужны особо доверительные отношения. Сухов проявил интерес к словам об игре Шахида, в которой не требовалось оружия, и подумал, что речь идет о новой игре типа «нарды». Выполнив просьбу, он осушил очередную чашу вина и приготовился выслушать ее правила.
Абдулла начал говорить пространно, издалека, чтобы подготовить собеседника к правильному пониманию событий. Вначале он рассказал, что человеческое бытие обусловлено выбрасыванием человека вовне – в мир. Мир, где он сейчас находится, возможно, неплох хотя бы потому, что в нем можно сидеть и пить вино. Но если он не осознает необходимости в новой действительности, то у его настоящего нет будущности, которое необходимо завоевать. А он (Сухов) долго, слишком долго раскачивается в невесомости своих вопрошаний, потому что еще не поставил того вопроса перед собой, после которого начинается действие, связанное с преодолением, уже сложившегося данного положения. Любое человеческое действие, каким бы оно ни было, подразумевает нарушение уже создавшейся ситуации и выбрасывание вне ее рамок.
Далее Абдулла заметил, что человеческая жизнь состоит из ряда феноменов, проявляющихся в любви, смерти, господстве, труде и прочих ее граней. Но немаловажным способом существования человека является игра, которая охватывает всю человеческую жизнь до самого основания, овладевает ею и существенным образом определяет бытийный склад человека, а также способ понимания бытия человеком. Она пронизывает все основные феномены человеческого существования, будучи неразрывно переплетенной и скрепленной с ними. В соответствии с обстоятельствами мы можем обнаружить, что вовлечены в игру, если всматриваемся в законы человеческого развития.
– Игра не всегда ставит человека в положение господства над обстоятельствами, – подчеркнул Абдулла, показав жестом в сторону, куда было отброшено Суховым оружие, – но от этого она не менее важна для последствий. Существует мнение, что боги являются игроками, а люди игрушками. Другими словами ты, а вместе с тобою и я вовлечены в особого рода игру, где оба являемся в ней марионетками произвола невидимого хозяина, которого называют теперь модным словом – режиссер.
Сухов посчитал слова об игре за бред Арифа и спросил: не пьян ли он, что утверждает такие смешные вещи. Абдулла возразил, что каждому человеку известно большое число игровых ситуаций – в любовной, семейной и общественной сферах.
– Мы вовлечены в игру даже тогда, когда думаем, что оставили в прошлом это детское занятие, а иначе как понять, что взрослые мужчины не могут оставить такое бессмысленное занятие, как война, которую Сухов проигрывает со всей тщательностью исполнения, – иронически подчеркнул Абдулла.
– Подожди, подожди, – перебил Сухов, – но почему я этого не замечаю?
– А потому, что игра превратилась для тебя в простую будничность, которая препятствует задуматься над сущностью своего существования… Ты давеча рассказал о своей Екатерине, которая в твоих воспоминаниях все время предстает в красных одеждах, и тебе трудно представить ее в белых одеяниях. Но это и есть «красный» произвол, диктуемый тебе сверху неким хозяином.
Сухов возразил, что никто ему не диктует и не приказывает, как поступать. Хотя иногда он слышит нечто подобное шепоту, в котором слова приходят и уходят как бы ниоткуда.
Именно так, тихо и неприметно осуществляется игра сверху. Когда человек прислушивается к этому шепоту и проявляет внимание к событиям, происходящим с ним, то постепенно учится различать, от какого духа он исходит. Тогда он может выйти за пределы ее и начать строить свою собственную жизнь, которая может быть не совсем удачливой с позиции игровых комбинаций оловянных солдатиков, которые всегда хорошо отстреливают противника и всех побеждают, – пояснил Абдулла и попросил Федора припомнить его последние успехи в боевых действиях: – Возможно, потому ты и назван Суховым, что всегда выходишь сухим из щекотливых положений, – улыбаясь, сострил Абдулла.