Витя сидит напротив и противным голосом возглашает что-то типа: «Ну вот, появилась психологическая зависимость… Скоро появится и физическая…». Витя абсолютно не пьет, не курит; наше занятие ему непонятно и неприятно. С питьем водки и курением он борется, как только может.
В это время на реке всю ночь шум, слышится тихое урчание двигателей. Это создает особый колорит места, вообще всей долины Енисея, всех поселков на берегу. Всю ночь по реке и вверх, и вниз идут корабли. Всю навигацию везут грузы на север и с севера. Под урчание и рокот моторов засыпаешь. Их слышишь, просыпаясь среди ночи. Выходишь в туалет и слышишь краем сонного уха привычный шум на реке.
Но это – моторы крупных, солидных судов. Вдруг взвыл заводимый лодочный мотор. «Это Колька»… – «Да нет, он “Вихрь” купил». – «Ну вот “Вихрь” и терзает». – «А, точно, “Вихрь”!». Слышно, что лодка делает широкий круг, уходит в реку, замолкает. Мотор выключен. Мы знаем, что делает рыбак: он забросил удочку и ждет первой поклевки… а может быть, уже дождался. Оживает второй мотор, третий… Андрей называет рыбаков, порой они с Витей спорят, кто на реке: скажем, Петька это или Вовка. Под утро, часам к 4, опять слышны моторы: теперь они тянут к деревне.
На другую ночь повторяется то же. И на третью. На четвертую же ночь лодки не выходят на реку.
Вот уже 12 часов…
Час ночи… Два часа… ни одного лодочного мотора на реке. Только басовитое урчание идущего транспорта. «Рыбнадзор на реке» – единодушное мнение и Андрея, и Вити. «Где?» – «Выше по реке, разве не ясно? Он всегда проходит сверху вниз». Часов около трех ночи на реке – шум сильного мотора. Идет катер рыбнадзора, бдительно следит, чтобы рыбаки не ловили рыбу. Рыбу надо покупать в магазине! Изобилия пока, конечно, нет и будет только при коммунизме. Но вот минтай в томате, вот свежемороженый минтай, вот скумбрия в масле и вообще все, что только может дать своим гражданам страна рабочих и крестьян, победивших буржуазию.
Ведь если люди будут сами ловить рыбу и кормить ею своих детей, они будут отвлекаться от построения прекрасного коммунистического будущего, а это недопустимо. Кроме того, они не будут зависеть от тех, кто их в это будущее ведет. Они будут работать на себя, а не на возглавляемый и руководимый «начальством» «коллектив». Произойдет рецидив психологии, советские люди станут похожи на единоличников, живших до счастливой эпохи минтая – свежемороженого и в томате. Да, рыбнадзор выполняет очень важную, крайне ответственную миссию!
Вдали, на севере, стихает гул катера. Рыбнадзор, наверное, уже за скалой Юксеевский бык и приближается к Предивному. Что это? Никак рев лодочного мотора? Раздался и сразу же затих, словно испугался. Вот снова, уже в другом месте, но зато долго и надсадно. Кто-то выходит на реку. И еще… И еще один… Снова Андрей называет имена, марки моторов, рассказывает, кто что делает. Возвращается прежняя жизнь.
Ну вот и скажите мне, бога ради, откуда рыбаки узнавали заранее про рыбнадзор?!
Разумеется, Ваня Прада тоже «пузом чуял» рыбнадзор. Только мы, городские, не умели нутром прочувствовать, что сегодня на реку нельзя. Но как Андрей ни пытался познакомить нас с Ваней, долгое время все не получалось: при виде незнакомого Ваня тут же убегал из стационара. Хитрый Андрей «поймал» Ваню только на передачу, которую мы называли «корейский проповедник». Ловили эту передачу по ночам…
Почему-то в археологических экспедициях принято рано вставать. Это очень глупо, потому что утра в Сибири всегда сырые и холодные. Пока еще сойдет роса, пока еще прогреется воздух… Раньше 10 часов вставать нет никакого резона. А вот вечера тихие, сухие, пронизанные золотым светом солнца.
Даже если нужно проработать несколько часов в светлое время дня, по-моему, лучше это сделать, скажем, с 12 дня до 8 вечера… Или с 10 до 6 вечера… Но не с 8 до 4.
Если вообще не очень важно, когда именно идти в лес – тем лучше! Можно долго спать утром, пропуская влажные прохладные часы. В самое жаркое время дня делать работу по дому, а вечером идти в лес. Вечером лес пахнет так, как не пахнет ни утром, ни днем. Золото и бронза стволов сосен. Золото и бронза солнечного низкого света. Сухая приятная трава, в которой хочется находиться. Жужжание здоровенных жуков. Тонкое зудение комариков. Тихий разговор людей, проверяющих ловушки или наблюдающих животных. Ночью, когда приходит темнота, наступает время разбирать находки. Энтомологи проверяют оборудование, смешивают химикалии, классифицируют насекомых, беседуют, пьют чай, курят, спорят. Это самое интересное время на стационаре.
Еще по ночам удается послушать религиозные передачи из Кореи. Мы их так и называем – послушать «корейского провоповедника», и вот на эти-то передачи обязательно приходил Ваня Прада. Дармоеды из КГБ транжирили народные деньги, чтобы заглушить передачи. В городах их, соответственно, поймать было почти невозможно из-за «глушилок». Но здесь далеко от городов и от «глушилок»; передача плохо, но слышна.
Диктор плохо знает русский, дико выговаривает согласные, словно произносит их по нескольку раз, что-то вроде «Аннеччка-а»… Эта «Анечка» якобы пишет письма корейскому проповеднику, и он обращается к ней. «Аннеччка-а, ты спрашшиваешшь, кто этто тако-ой, тьявволь… Я ттеббе счечасс оппьяссню-ю»… Мы хохочем. Мы страшно радуемся этим передачам. Они настолько тупы, до такой степени комедийны, что их просто невозможно принимать всерьез. Эти передачи – самый лучший способ сделать нас закоренелыми советскими атеистами. Мы упиваемся чушью, на выход которой в эфир потратил большие деньги какой-то американский или корейский псих. Советские психи потратили еще большие деньги, чтобы мы не могли слушать эту чушь и смеяться над ней. Ванькина физиономия расплывается в жизнерадостной ухмылке, он просто не может слушать спокойно это идиотское «анн-ечч-ка-а», начинает подпрыгивать на табуретке и все глупее улыбаться.
Крепкий чай, сигарета, наше общество постепенно приводят Ваню в более вменяемое состояние… Но самое главное, чтобы послушать «корейского проповедника», он пришел к нам на стационар. Раз пришел – тут уже я сижу, приходится, как он ни стеснялся, знакомиться.
Вот Ваня и рассказал мне первым эту историю где-то в июле 1989 года. Рассказывал он очень долго, много раз сбивался и прерывался; похоже, он временами жалел, что вообще начал что-то и кому-то рассказывать. Я пересказываю ее таким образом, чтобы придать истории как можно более литературный вид.
Было это в 1988 году. Тогда лето стояло невероятно влажное, дождь почти не переставал. В некоторых экспедициях за весь июль и август работали дней пятнадцать или двадцать, да и то чаще всего не полностью. Местами начинала работать своего рода местная «фабрика погоды»: утром выкатывалось солнце, и на глазах наблюдателей испарения поднимались в небо. К середине дня новоиспеченные облака дымкой закрывали солнце, начинало парить… к вечеру проливался самый настоящий летний ливень, струи которого еще утром были частью луж и ручейков.
Красноярское водохранилище переполнилось, с него сбрасывали столько воды, что началось настоящее половодье в конце июля и в августе. Уже много лет с 1967 года пойма Енисея не заливалась половодьем, а тут подтопило и посевы, и луга, приведя в смятение скот и пастухов. Работа на реке превратилась в сущее наказание, да еще несколько раз за июль выдались грозы, да еще очень сильные, опасные.
Ванюша должен был зажигать бакены где-то около 10 вечера, было уже совсем почти темно из-за туч. Ваня не пошел спать, решил «подежурить», как он выразился. На берегу Енисея речники сделали удобную скамейку, вкопали деревянный столб, все это накрыли навесом. Так что дождь хлестал, выл ветер, волны колотились в берег, но Ваню это волновало слабо. К бессонным же ночам привык он давно, и работая бакенщиком, и браконьерничая.
ebooksa