— Брошюра с подробным описанием фьючерсов Бордо на вашем рабочем столе, которую я заметил вчера.
Спандау замялся.
— Признаюсь, что я могу назвать себя его
— Значит, вы знакомы с «Шато Пишон Лонгвиль Комтесс де Лаланд»?
— Конечно.
— Вам оно нравится?
— Я никогда не дегустировал его, — Спандау покачал головой. — И не смогу на офицерскую зарплату.
— Жаль. Просто так получилось, что сегодня утром мне удалось раздобыть экземпляр урожая 2000 года. Отличный год, вполне уже можно пить. Я договорился, чтобы бутылку доставили к вам домой.
Спандау нахмурился.
— Я не понимаю.
— Вы оказали бы мне огромную личную услугу, если бы сообщили
Спандау выслушивал эту просьбу в тишине.
— И если бы вы смогли сделать запись того,
Спандау помолчал еще одно мгновение. А затем его обычно бесстрастное лицо расплылось в довольной улыбке.
— Агент Пендергаст, — сказал он, — для меня будет честью помочь вам раскрыть это дело.
25
Покидая тюрьму, Пендергаст направился на юг. Солнце уже начинало клониться к закату, когда он свернул с главной дороги и припарковался под суровым хребтом холмов Скэррит.
Он взобрался на гребень и посмотрел на восток. Между ним и мертвым берегом Солтон-Си лежал «Фонтенбло», его безвкусные и рваные линии затмевались холодной гладью воды. Все было по-прежнему. От горизонта до горизонта в этом краю не появилось ни малейшего признака жизни. Компанию агенту в этом безмолвии составлял лишь заунывный и тихий стон ветра.
Теперь Пендергаст посмотрел севернее, следуя взглядом по пробитой грунтовой дороге, ведущей к шахте «Золотой паук». Плохо замаскированные следы шин, которые он отметил накануне, исчезли, оставив на своем месте лишь новую, явно не нарушенную корку соли.
Пендергаст прошел по противоположной стороне предгорья и приблизился к курорту — так же как он сделал прошлой ночью. От каждого его шага под туфлями поднималось облачко соленой пыли. Он отметил, что не видит ни одного следа своей прошлой активности — ступени, по которым он поднимался на веранду, как и сама веранда, казалось, все это время (с самого упадка отеля) лежали нетронутыми.