Слёзы навий

— Не прислужка? Так и нечего здесь хвостом крутить. Передал? — поставила руки в боки Тала. — И на выход. Нечего почем зря отираться. Видишь, не в себе девонька, а ты и рад глазенки почесать.

Аглая, чувствуя поддержку, встряхнула головой, резко глянула в лицо обидчику. Он усмехнулся. Нехорошо. В темных глазах отразился отблеск заходящего солнца и тут же погас, поглощенный тьмой, разраставшейся в глубине зрачка.

— Давай отсель! — вскинула руки Тала. Гость скользнул в дверь. Тала направилась следом и тут же вошла обратно с кувшином. И только тогда облегченно выдохнула:

— Принес неладный. Хуже воронья. Никогда доброго слова не скажет.

— Кто это? — Аглая поежилась от вечернего сквозняка и воспоминания взгляда гостя. Странное чувство, будто видела уже. Да только где она могла видеть его? Здешние края уж точно ей не знакомы. Аглая задумчиво смотрела в раскрытое окно. Гулко хлопнула калитка, пес проводил непрошеного гостя гавканьем, петух прокричал, вытянув вслед шею, и тряхнул гребнем.

— Аглая!

Та оглянулась. Тала указала ей на таз с водой, положила полотенце на скамью, из кармана выудила кусок коричневого мыла.

— Тимир, найденка. Глава его в детстве в дебрях восточных нашла. То ли родителям в тягость стал, то ли… Ты голову ниже наклони. — Тала смолкла, с тоской смотря в открытое окно, намыливая Аглае волосы. Пес во дворе завыл. Тала начала поливать из кувшина. Вода стекала пенными ручейками, от травяного запаха мыла стало горько в носу. Аглая жмурила глаза, но их все равно щипало.

— Темный он. Сила в нем, да не ведовская. Ведовской — то уж нет у нашенских. Всю Гаяна стерла начисто. А силушка вот вдруг объявилась, уж и не ждали. Да только темная. В былое время отправился бы в Обитель. Ведьмы провели бы ритуалы нужные, стал бы наш Тимирка жрецом. А теперь жрет его это изнутри. Щерится. Иногда так глянет, что душа готова вон выпростаться. Того и гляди, сила сама свое возьмет. Неподчиненная, как такой силой повелевать да в какое русло направлять? Бывало, в давние времена не успевали в Обитель носители и становились сумеречными не справившись. Не люди, не жрецы, не мертвые, не живые. Так в то время знающие еще были, да и то без ведьм приходских не обходились, а тут мальчишка да совсем один. Ох, возьмет чернь свое. Застонет поселок. Сила темная в неподчинении! Вся округа содрогнется, завоет в мучениях. Да только ненадолго. Соглядатаи разнюхают, несдобровать Тимиру.

— Так, может, и лучше, чтобы его того… Ну, если опасен. — Аглая запрокинула голову, кутая в полотенце, вытерла ладонью мокрое лицо.

Тала посмотрела на нее вопрошающе. Отошла к рукомойнику, вытерла ладони о рушник.

— Холода сколько в словах твоих. Никак обидел кто? Мужчина?

Аглая не ответила. Тала нахмурилась, указала на узелок.

— Здесь одежа твоя, перекинься.

Аглая была уверена, что одежа — то самое черное в пол платье.

Взяла куль, размотала. Не ошиблась. Наскоро переоделась.

Тала ушла на улицу, вылила воду и накрыла на стол. После еды милостиво кивнула.

— Пошла бы прогуляться. Ишь вся серая стала.

У двери висело круглое зеркало. Аглая глянула в отражение. Лицо худое, впавшие от жара и болезни щеки, да так, что скулы выпирают. Зелень в глазах поблекла, став больше похожей на муть болотную. Аглаю аж передернуло. Темные круги под глазами.

— Иди, иди во двор. Воздух тебе нужен. Живого мира почитай пять дней не видела. Там у ворот подруга твоя, вся изнемогла. Вам небось потолковать нужно.