— Да кто его знает, но тварь жуткая с клыками огромными к нам подходила.
— И чего?
— Понюхала и ушла. Потом она нас к деревне и выгнала. А еще всадники на черных конях гнались с псами огромными…
Тала икнула. Схватилась за сердце. Оглянулась так резко, что всколыхнулся огонек лучины, воротилась к кровати. Присела рядом с Аглаей.
— Ты не серчай, я не из праздного любопытства расспросы веду. К нам со Времен Ухода чужаки не заглядывали. Это раньше, бывало, со всех миров тянулись на смотрины ведовские, на посвящение, на празднества. — Она смолкла. Тяжело вздохнув, поднялась, снова прошла к иконке, теперь рука ее поднялась, сотворяя крест. И Тала начала шептать. Слова были тихие, тоскливые. Аглая поежилась. Как будто об усопших молитва лилась из уст хозяйки. Имена говорились, на бледном лице скорбь. Так и есть, заупокойная. После снова сотворила крест. Аглая механически подняла руку и тоже перекрестилась.
— Упокой, господи… — И сама испугалась. — Свят, свят…
Тала оглянулась, посмотрела с усталостью.
— Святых молю, знаю, не слышат, а рука тянется. А то как же, когда даже веточку положить некуда, только вера и остается. Вот я молюсь и верю, что уйдут в царствие небесное. Может, хоть о ком — то да услышат, хоть кого — то проклятие отпустит, и вспорхнет душа покаянная. Не станет люд живой тревожить, песни замогильные вести да в мор скотину вгонять. Иной раз смотрю с надеждою, говорю, как будто рядом стою. А что они? Разве ж можно мне живой с ними беседы вести? Не слышат. А коли и слышат, отвечать не торопятся. Обида глубокая на живых, проклятием черным разъеденная. — Знахарка тяжело вздохнула. — Знаю, что души отпустит упокоение. Да только нет его ни мертвым, ни живым.
Аглая моргнула.
Что значит — беседы вести? С кем вести? Кому упокоение? Мертвым или живым?
Сумасшествие. Или нет, не она. Тала сумасшедшая? «Не старообрядцы», — Ника сказала. Аглая и сама теперь это видит. Уж ей — то не знать. Бабушка жила в глубинке, в тайге. И Аглая даже ездила к ней летом на каникулы. Хорошая была бабушка. А какие песни пела:
«То не ветер ветку клонит, не дубравушка шумит,
То мое сердечко стонет, как осенний лист дрожит…»
Хорошо пела. Даже сейчас, через столько лет, едва вспомнила, донесся в воспоминания ее чудный, слегка подрагивающий в грустном напеве голос. Долго Аглая приходила в себя, узнав о смерти бабушки. Но и в последний путь ушла та с чистой душой и светлым разумом.
А что здесь творится?
Пугающий старик — карлик несет чушь. Тала говорит словами вроде и понятными, а вызывающими страх. Аглая не хотела ее понимать. Перед глазами вставала Ника с глубокой тоской в глазах. «Нет больше дома. Некуда возвращаться!» От всего этого хотелось спрятаться, убежать. И все равно, что не знает, в какой они стороне. Где — то да есть дорога. Найдут тропу! Вернутся домой!
— Тала, — осторожно начала Аглая. — Мне бы выйти.
Тала вернулась к столу, опустилась на скамью. Собрала осколки чаши.
— Выйдешь, погодь немного. Позже не захочешь, а уходить придется. Глава вас в поселении не оставит. Опасно. Стражи не сунутся, слишком далеко ушли от грани, а вот соглядатаи коли узнают… Отдохни, силы тебе понадобятся.
— Да я вроде и так наотдыхалась. — Аглая резко поднялась, скинула ноги с кровати и встала. Ступни тут же запутались в длинной рубахе. Голова пошла кругом, комната пошатнулась, в горле встал тошнотворный комок. Аглая ухватилась дрожащей рукой за спинку кровати и села обратно. Тело бросило в жар, лоб и щеки заблестели от выступившего пота.
ebooksa