— Я сказал спокойной ночи, вонючка Стьюи. Теперь ты говоришь «спокойной ночи, жадина Бейтс».
Я услышал, как она ахнула, а затем повернулась в мою сторону, прижимая пальцы к губам, чтобы скрыть то, как они дрожали.
— Он продолжает показывать мне, как ты целуешь его перед сном. Всегда одно и то же.
Я ждал.
— Он показывает тебе… это? — она прерывисто прошептала.
Я кивнул.
— Это из его книги. Он… он любил эту книгу. Очень сильно. Я читала ее, наверное, тысячу раз. Я обожала эту книгу, когда была маленькой, и она называлась «Калико, чудо-лошадь».
— Он назвал свою лошадь…
— Калико. В честь лошади из книги, да, — закончила Джорджия.
Она выглядела так, будто вот-вот упадет в обморок. Я подошел к ней, взял за руку и осторожно подвел ее обратно к лестнице. Она позволила мне это и не отпрянула, когда я сел рядом с ней.
— И кто же этот вонючка Стьюи? — я осторожно подтолкнул ее к разговору.
— Вонючка Стьюи, жадина Бейтс, подлец Скитер, грубиян Боунс, хитрюга Пьезон. В этой книге все они были Головорезами.
Джорджия произнесла «Пьезон» с выговором, как у Моряка Попая15, и это невольно заставило меня улыбнуться. Она улыбнулась в ответ, но было очевидно, сколько горя и печали вызывали эти воспоминания, и ее улыбка спала, словно ту смыло потоком воды
— Если они были плохими парнями, тогда кто был хорошими? — спросил я, пытаясь снова вытянуть из нее ответы.
— Они не были плохими парнями, они были Головорезами. Так называлась их банда. Вонючка Стьюи и Головорезы.
— И никакой ложной рекламы.
Джорджия захихикала, и потрясение, которое отразилось на ее лице после того, как я назвал ее вонючка Стьюи, немного отступило.
— Никакой. Просто и однозначно. Точно знаешь, что получаешь.
Я задался вопросом, был ли какой-то скрытый смысл в ее высказывании, и стал ждать, что она прояснит мне это.
— Ты изменился, Моисей, — прошептала она.