Эмоции просачивались сквозь мои слова, и родители ошибочно приняли их за посттравматический стресс. В конце концов, я видела смерть совсем близко.
— В действительности, у него нет дома, куда бы он мог вернуться. Хотя я слышал, что Кейтлин оставила ему свое жилье и все, что в нем. Ему уже восемнадцать, насколько я знаю, поэтому он вправе сам принимать решения.
— Он больше не в больнице. Он не пострадал. Поэтому где он? — потребовала я.
— Я точно не знаю.
— Нет, знаете, шериф. Ну же. Где он? — настаивала я.
— Джорджия!
Моя мама хлопнула меня по руке и приказала успокоиться.
Шериф Доусон накинул на голову свою ковбойскую шляпу, но затем снова снял её. Он выглядел напряженным, и ему не хотелось ничего мне говорить.
— Он в тюрьме?
— Нет. Он не там. Они забрали его в другое учреждение в Солт-Лейк-Сити. Он в психиатрической клинике.
Я непонимающе уставилась на него.
— Это больница для душевнобольных, Джорджия, — мягко произнесла мама.
Родители встретили мой ошеломлённый взгляд сдержанными лицами, а шериф Доусон резко встал, словно вся эта ситуация вышла за пределы его компетенции. Я тоже вскочила, мои ноги дрожали, а живот скручивало от тошноты. Я сумела добраться до ванной, не побежав, и даже смогла запереть дверь позади себя, прежде чем меня вырвало пирогом, который мама мне навязала, когда отрезала кусок для Шерифа Доусона. Пирог напомнил мне о Кейтлин Райт и успокоительных.
Моисей
— Ты можешь рассказать мне, что означают рисунки?
Я тяжело вздохнул. Доктор с азиатской внешностью, одетая в свитер цвета бронзы и в очках, придающих ей заносчивый вид, и в которых, вероятнее всего, она не нуждалась, рассматривала меня поверх оправы. Её карандаш был наготове, чтобы сделать записи о моем психическом расстройстве.
— Тебе необходимо поговорить со мной, Моисей. Тогда будет намного легче для нас обоих.
— Вы хотите, чтобы я рассказал вам о том, что случилось в доме моей бабушки. Вот что там произошло, — я взмахом руки указал на стену.
— Она умерла? — спросила доктор, пристально разглядывая сцену смерти моей бабушки.
— Да.