Сердце ночи

– Да ладно! Правда, что ли?

– Будет время, проверишь.

– Обалдеть! – Леший приосанился, как-то странно, очень уж пристально посмотрел на Анжелику, а потом сказал: – А вот прямо сейчас и проверю!

Он шагнул к ней неуверенной, нетрезвой какой-то походкой, обхватил за плечи, заглянул в глаза и… поцеловал.

Конечно, Анжелика его оттолкнула и даже врезала по наглой бородатой морде. Но только после того, как закончился этот дикий, упоительный какой-то поцелуй. А длился он, судя по тому, как сбилось дыхание, не пару секунд, а куда дольше.

– Дебил! – сказала Анжелика зло и вытерла губы рукавом куртки. – Идиот!!!

– Значит, все фигня! – Леший смотрел не на нее, а на Архипа. – Не работает твой бонус!

Архип насмешливо пожал плечами.

– Или нужно время? Ну, чтобы все там закрепилось в организме! – Он снова как-то излишне пристально посмотрел на Анжелику.

Пришлось взяться за ружье.

– Еще раз сунешься – стрельну, – предупредила она, но как-то не слишком уверенно. Одновременно хотелось и стрельнуть, и повторения. Может, она тоже ядовитых спор надышалась?..

Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы из ближайших кустов не вывалился завхоз, а следом не вынырнула встревоженная Марфа.

– Все у вас в порядке? – спросил Михалыч, обводя их внимательным взглядом. – Кто стрелял?

– Я стреляла. – Анжелика опустила ствол. – Целилась тут в одного оленя…

– Оленя? – продолжал недоумевать Михалыч, а Марфа тем временем шагнула прямо к тому месту, где подохла тварь.

– Что тут было? – себе под ноги она смотрела с отвращением. Анжелика ее понимала. – В кого ты стреляла, Лика?

– В кого стреляла, того твой рыцарь уже порешил! – Вдруг накатили злость и усталость, захотелось обратно в Питер, подальше от этого всего.

– Я расскажу, – пообещал Архип и крепко взял Марфу за руку, притянул к себе. – Пойдемте отсюда, я расскажу.

– Пошел фарт, Степа! Нет, ты только подумай, сколько золота! – Игнат, уже изрядно захмелевший, а оттого шумный, ткнул Степана в бок.

Они сидели в ресторации, отмечали свои маленькие и большие победы. Победы занесли их далече от дома, аж в Чернокаменск. У Врана в этих краях были какие-то свои дела. И у Игната появились. А Степан уж следом, по старой памяти… Ресторацию эту, самую дорогую во всем Чернокаменске, выбрал Игнат. Самому Степану за глаза хватило бы кабака в родном Сосновом. А здесь, за столом, застеленным белоснежной крахмальной скатертью, сервированным доброй дюжиной неведомых ему приборов, в окружении хрусталя, серебра и непонятной еды, под пристальным взглядом холеного официанта, он чувствовал себя не в своей тарелке. Да что там! Он чувствовал себя деревенщиной, по какой-то нелепой случайности попавшей в этот рукотворный эдем. И сюртук, не купленный, а по настоянию Врана пошитый у дорогого портного, хоть и сидел на Степане как влитой, но все равно душил. И шелковый шейный платок душил тоже. Хотелось одним махом смести со стола все эти заморские разносолы и сбежать в лес, туда, где все ему было понятно, где ему было хорошо и уютно. Но Игнату хотелось всей этой мишуры, и часть заработанных денег он без сожаления тратил на ресторации, загулы и дам. К слову, дамы и в самом деле нынче к Игнату благоволили. Были ли тому виной деньги или поцелуй безвременницы, Степан не знал, да и знать не желал.