– Я велел держаться вместе! – прорычал Архип и ломанулся следом.
В Чернокаменске задержались дольше, чем планировали. Все ж таки Игнат решил прикупить у здешнего миллионщика Злотникова прииски. Прииски те были давно выработаны, оттого, наверное, Злотников продал их без сожаления. Задешево продал.
Их познакомил Вран. Ввел гостями в злотниковский роскошный дом. Чуял Степан, если бы не Вран, ничего бы у них не вышло, Злотников даже не глянул бы в их сторону. Но Вран умел убеждать и умел нравиться. Здесь, в Чернокаменске, он представлялся польским князем, жил на широкую ногу и репутацию себе заслужил человека странного, но весьма дельного. Вот таких Злотников особо привечал. Ну и Степана с Игнатом приветил по Врановой рекомендации, уступил прииски. Может, оттого и уступил, что знал – нет на берегах Чернокаменки больше золотишка, ушла жила, давным-давно ушла. Он другого не знал, что любая жила, как глубоко бы она ни ушла, выходила на зов Игната, пробивалась из-под земли самородками.
Первые два они нашли в тот самый день, как ударили со Злотниковым по рукам. Каждый из самородков был размером с голову младенца, а уж сколько стоил, Степан и считать не стал. Муторно ему было в Чернокаменске, тяжко. Словно давило на него что-то. Особенно страшным и странным виделось ему озеро с островом посередке. Или замок, что посреди острова был построен по прихоти Злотникова? Неважно! Одно он знал наверняка: дурные места, темные! Бежать бы отсюда без оглядки. Но Игнат уезжать из Чернокаменска не спешил, и причиной тому была Ксения Сергеевна Савастеева. Влюбился дружок закадычный. Впервые в жизни потерял голову из-за женщины.
– Женюсь, Степа, – сказал он, провожая объект своего вожделения долгим взглядом. – Вот на ней и женюсь.
Степан ничего не ответил, знал, что Игнат доводов не услышит, если уж решился. Знал и то, что Савастеев не их полета птица, что дочку свою единственную он никогда не отдаст за выскочку навроде Игната. И дело тут вовсе не в деньгах. Дело в том самом полете. Как ни учился Игнат, как ни хорохорился, а не получалось у него со свиным рылом в калашный ряд… Дорогими подарками, побрякушками из самоцветов он мог завоевать разве что доверчивое девичье сердце, а Савастеев видел людей насквозь. Игната видел. Оттого все подарки возвращались нераспакованными, оттого взгляд Сергея Антоновича делался все холоднее, все пристальнее. Не предвещал этот взгляд ничего хорошего, вот только Игнат не понимал. Ошалев от амурных переживаний, он решился на глупый и отчаянный шаг: за одним из роскошных ужинов, что устраивал хлебосольный Злотников, попросил у Савастеева руки его дочери.
Случился скандал. Такой некрасивый, что и вспоминать тошно. Разумеется, Савастеев Игнату отказал. Игнат вспылил, кинулся к несостоявшемуся тестю с кулаками. А Оксана Сергеевна от стыда такого едва не лишилась чувств, весь оставшийся вечер ее приводила в себя супруга Злотникова. А Степану с Игнатом от дома было отказано в категоричной форме. Да и то понятно! Кто они, а кто Савастеев! Даже Враново заступничество не помогло.
С острова добирались на лодке. Степан сидел на веслах, а Игнат всю дорогу бесновался.
– Пожалеет! Все они пожалеют, что посмели со мной так! Слышишь, Степа! Помяни мое слово, кровавыми слезами умоется Савастеев.
– …Если ты хочешь. – Вран черной тенью выступил из-за прибрежного валуна. Как так? Ведь оставался в замке среди гостей! – Если хочешь, брат мой названый, будет все по-твоему. И девица твоя станет.
– Хочу! – Игнат спрыгнул с лодки, шагнул к Врану. – Убери его с моего пути!
– Уберу. – Вран протянул руку, и с неба на нее камнем упал одноглазый ворон, молча уставился на Игната, приготовился слушать, что скажет хозяин. А Степан затаился, не спешил выбираться из лодки. Сбежать бы куда глаза глядят.
– Только так убери, чтобы мучился, – шептал Игнат. – А перед самой кончиной чтобы узнал, от кого смерть принял. Ты про Погоню свою рассказывал… Да я и сам видел… Вот так сделай. Слышишь меня?! Как с тем разбойником…
Зашумело в ушах, замутило. Хотелось крикнуть другу, чтобы остановился, чтобы одумался, да только в горле вмиг пересохло, и одноглазый ворон следил за Степкой сторожко, словно мысли его читал. А из озера прямо на берег выползали черные щупальца. Нет, не нити, к которым Степан уже давно привык, а вот это страшное, извивающееся. Словно зло, что пряталось глубоко на дне, пробудилось, почуяв еще более страшное зло, почуяло и потянулось. Щупальца оплетали Игнатовы ноги, ползли вверх по насквозь промокшему сюртуку, прорастали через кожу и плоть, подсвечивали глаза дурным, желтым светом.
Да что же это? Да как же они так?.. Убежать бы, но ведь поздно. Не отпустит их Вран. А если и отпустит, то форы большой не даст. Ровно столько, чтобы потом вдоволь повеселиться со своей кровавой Погоней.
Степан так испугался, что не сразу заметил, как одно из щупалец раскачивает лодку, тянется к его руке. Дотянулось, обожгло холодом и тут же истаяло рассветным туманом. А потайной ключ вспыхнул с невиданной силой, аж глазам стало больно.
– Что, пограничник, и тут ты видишь всякое?
Вран улыбался. Лицо его, до этого молодое, с аккуратной щегольской бородкой, вдруг на мгновение изменилось. Из-под чужой, ворованной кожи проступили струпья, засочился прямо на дорогую шелковую сорочку гной. Хорошая маска, да только у всякой маски есть свой срок. У этой вот, похоже, заканчивался. Новая плоть нужна. Новая кровь. Самое время созывать Черную Погоню.
– Видишь. – Вран продолжал улыбаться. – И меня настоящего видишь. Тогда должен понимать, что мне от людей больше всего нужно.
Понимал. И от понимания этого волосы на загривке становились дыбом. А еще от осознания, что ему в одиночку ту тварь, что прячется за маской, никогда не остановить.