Сердце ночи

– …Мне нужна эта вещь. – Архип говорил шепотом, так, что не все сказанное удавалось расслышать.

– У меня ничего нет. – А это Михалыч. Тоже шепчет, словно речь идет о какой-то тайне. – Я, конечно, снабженец и многое могу, но этого у меня нет.

– Врешь.

– Зачем мне врать? Я могу памятью покойной жены поклясться, если хотите…

Стало неловко от того, что Марфа вроде как подслушивает чужой разговор, и она специально, нарочито громко загремела котелком. Вот она тут! Не выбалтывайте свои тайны, мальчики!

– Кто здесь? – испуганно вскрикнул Михалыч.

– Марфа? – Архип сразу ее почуял. Увидел в темноте ту серебряную ниточку, что их связала.

– Это я! – сказала громко. – За водой спустилась.

– Погодь, помогу. – Кажется, только произнес, а вот уже крепкая рука ухватила ее за талию, и в шею быстро, всего на мгновение, уткнулись сухие, пахнущие табаком губы. – Не ходи одна!

– Ты же сказал, на острове безопасно. – Марфа отважилась, поцеловала Архипа в колкую щеку и зажмурилась от счастья.

– Все равно одна не ходи. – Он улыбнулся в темноте, перехватил котелок, наполнил его водой, потянул Марфу обратно к костру. А Михалыч на берег так и не вышел. Решил, наверное, что и без его помощи разберутся.

Пока укладывались на ночлег, тихо переговариваясь, иногда переругиваясь, Марфа все думала, о какой такой вещи говорили Архип с Семеном Михайловичем. Что, если спросить? Скажет ей Архип правду или промолчит? Промолчит. Как молчит он о цели их путешествия. Не к горяевскому потайному дому, а в это болото. Он сказал – нити ведут. Может, и ведут, да вот только куда? Хоть бы не в западню!

На плечо упала Ночка, вцепилась острыми коготками. Прилетела с разведки.

– Все спокойно? – спросила Марфа, гладя свою мышку по спинке. – Все тихо?

Ночка сложила кожистые крылья, засопела в ухо смешно и успокаивающе. Значит, нет повода для волнений. Пока нет.

Несмотря на усталость, долго не могли уснуть, ворочались, вздыхали. Леший с Никитой все порывались помочь Архипу с дежурством, но тот велел не дурить и не путаться под ногами. Леший обиделся, а Никита лишь пожал плечами, вернулся в свой спальник, обратно к Эльзе. Он всегда старался держаться поближе к ней. Точно так же, как Леший поближе к Лике, как Архип к ней, к Марфе. Разъединяло их многое, но и многое связывало. Только эти нити еще тонкие, почти невидимые. Но придет срок, все почувствуют их натяжение. Вот Марфа уже чувствует.

Сон подкрался внезапно, навалился лохматой, душной тушей, придавил к земле. Засыпала Марфа под легкий шорох шагов. Очнуться бы, да нету сил. Душит сон, утаскивает в темноту…

Кипела стройка посреди тайги! И в самом центре этого котла прямо на глазах вырастал дворец. Был он именно таким, каким виделся Игнату в мечтах – огромный, роскошный, всем на зависть. Днями и ночами трудились архитекторы, строители, садовники. Корчевали вековой лес, расчищали запруду, воплощали в жизнь Игнатову мечту. Он и сам на стройке дневал и ночевал, подгонял, умасливал, обещал еще больше денег за скорость. И работали люди не за страх, а за совесть. И рос на берегу теперь уже не запруды, а огромного лесного пруда прекрасный дом.

Это если на его отражение не смотреть… Вот у Степана не смотреть не получалось. Дом-отражение был черен и мрачен. Толстые стены его, как морщины, бороздили глубокие трещины. И из трещин этих, точно гной, сочилась рыжая болотная жижа. Степан видел, Вран видел, а остальные думали, что строят настоящий дворец, в котором его хозяева будут жить долго и счастливо, балы давать, дорогих гостей принимать, детишек растить…

Врану, брату названому, Игнат тоже сделал приятное, построил на небольшом отдалении башню – высокую, узкую, с окнами-бойницами и продуваемой всеми ветрами смотровой площадкой. И вот эта башня в воде отражалась такой, какой и была в жизни. Может, оттого, что и в жизни оказалась уродлива и страшна. И рядом с роскошным дворцом она смотрелась дико. И архитектор, которого выписали из Женевы и который за все отвечал, долго и тщетно уговаривал Игната построить что-нибудь более изящное, более соответствующее первоначальному плану. Но башня нравилась Врану, а перечить Врану Игнат или не хотел, или боялся. Так она и торчала на самом краю пруда, острым, как птичий клюв, шпилем вспарывая неосторожные облака. Облака висели над ней всегда, даже в самый солнечный день, и стены ее всегда были сырыми, а от того еще более черными. А жизненные силы, те редкие серебряные нити, что еще оставались в этом двуличном месте, ушли, истаяли под напором зла в тот самый день, когда дом принял своих жильцов.