Я почти вырезал осьминога, когда Ева сбивчиво заговорила. Простыня настолько пропиталась кровью, что на полу собралась целая лужа.
— Хватит, хватит, прошу, все, хватит… Я его не знаю, и никто из моих не знает… Живет где-то у озера.
— Озеро большое. Точнее.
— Да не знаю я, правда, не знаю… там, говорят, на одном из островков у северной части, у топей…
— Очень мало информации. Понимаешь? У нас ведь с тобой еще и спина не охвачена.
— Не надо, прошу, — заскулила Ева. — Его долго не было, а недавно появился, да, наркотики искал, у нас тут все на них сидят, даже рыбаки, почти все… Затейник три дня не приезжал, я сама в ломках, а тут ты…
— Затейник — кто такой?
— Умелец один, старик, варит, химичит, делает дрянь всякую, кислоту, все подряд, говорят, прямо из крови Глааки делает…
— Где живет?
— Не знаю.
Я вздохнул, окинул взглядом перечеркнутое ранами тело. Теперь Еве придется серьезно скинуть цену на свои услуги. Если, конечно, она выживет.
— Я правда не знаю, Затейник сам приходит, сам привозит, к себе никого не пускает… Знаю только, что в трущобах где-то…
Отойдя к окну, я достал сигарету. За стеклом свистел ветер, разгоняя остатки дождя. На улице посветлело, высыпал народ, загудели такси. Обычные будни рабочего квартала.
— Похоже на правду. Только зачем такие жертвы, почему сразу не рассказала? Боялась, что одноглазый накажет? Этот ваш Циклоп, считай, уже труп.
За спиной раздался булькающий смешок.
— Не-е-ет, — с улыбкой протянула Ева. — Скорее, ты труп. Потому что Циклоп — особенный. Ты видел его вообще? Все говорят, что со дня на день Глааки проснется… И разбудит его особенный рыбак… И все изменится.
— Понятно, — выдохнул я, — так ты фанатичка.
— Я просто верю, что скоро исчезнут ублюдки вроде тебя, глаза которым закрывает ненависть. Те, кто не видят среди рыбаков нормальных…
— Они не могут быть нормальными, это грязные мрази, место которым в их болоте. А лучше — в банке собачьих консервов.
— Среди людей мразей еще больше.