Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 6

22
18
20
22
24
26
28
30

____________________

Я не помню себя после выхода на ту сторону ворот. Совсем. Будто я умер и воскрес в подлинном аду…

Вообразите, что я осознал своё новое естество, будучи далеко за пределами Солнечной системы. Представьте мой беззвучный, невообразимо долгий крик. И мозг — точнее, то, что его заменяет — взорвавшейся, отнюдь не мыслями десятилетнего мальчика. Я ощутил разом тысячи, миллионы, миллиарды мыслей, образов, страхов непонятно откуда взявшихся в сознании существа, которым я стал!

Долгое время — неизвестно сколько — времени я не ощущаю, — пролетая мимо обледеневших комет и сухих астероидов, я пытался найти ответ на вопрос, что со мной произошло. Я вычленял мысли тех личностей, которые заняли естество студенистого кома — меня самого. Мысли, которые лишили меня детской наивности и принесли свои адские жизни. Все они содержащиеся во мне прошли через фургон, и там нет никого, кто не прошёл!

И вот я нахожу свою мать в себе. Образ — своими глазами она смотрит на меня — маленького, поглощающего манную кашу, и встречает отца с очередного задания. Она касается его шершавой, небритой щеки губами и говорит, что очень соскучилась. Она ставит на стол тарелку супа и наливает стопку коньяка.

Я вижу и другие события её жизни. Те, в которых меня ещё нет. Падение с велосипеда под мост, перекинутый через небольшую мутную речушку в её селе где-то под Новгородом. Ободранные колени, ладони и плач. Я вижу её пьяного отца, он надвигается на неё чёрной тушей. Она смотрит в бляху его ремня с морским якорем и покорно терпит крепкий удар по затылку. Вижу её, вместе с семейством провожающими, брата в армию и материнские слёзы. Вижу жуткую грозу — ту самую, в которой погиб отец. Старая берёза во дворе завалилась под шквалистым ветром, задавив его насмерть.

Я вычленяю и тот миг, когда она входит в фургон. Ровно до момента, когда дверь с лязгом открывается, впуская её — озабоченную, беспокойную — и бесшумно затворяется. Всё — темнота. Полный провал в небытие. Как и у тысяч других…

Но что случилось со мной?..

Узнаю ли я когда-нибудь, отчего стал составной частью студенистого нечто, заброшенного во Вселенную?.. И куда я направляюсь?..

Я получаю ответ на первый вопрос. Спустя неопределённое время, пройдя через метания. Через чужие потрясения чужих личностей во мне, через шизофренические прозрения и бред, через убийства и грехи. Пережив каждую жизнь — до ворот, до точки — до. Прочувствовав все процессы в своём ужасном теле, оказывается можно ощутить, как отрастают под полупрозрачной оболочкой новые нити вен и как обзаводятся оболочками мозги-картофелины…

Я вдруг вижу себя со стороны десятилетним мальчиком, и понимаю, что этот момент запечатлён чьими-то глазами после ворот! Но чьими глазами?!.. Если я обрёл чужие разумы, только тех, кого фургон разделил, а они фактически умерли после прохождения, потеряв способность фиксировать окружающий мир!

Я стою в гигантском ослепительно белом помещении, похожем на ангар. Но в нём нет крылатых машин, обслуживающей техники и пилотов. Есть ажурная конструкция под потолком утыканная заклёпками. Плафоны с белыми лампами внутри. Гигантские створы открытых ворот, впускающие тьму. И мерцающий шар, зависший посреди в полуметре от надраенного пола. И мальчик — я сам — в рваных брюках и курточке, с коркой грязи на лице, стоящий подле люминесцирующего шара. Тот, кто смотрит на меня подходит ближе. Я почему-то не ощущаю его эмоций. Не могу проникнуть глубже, словно мне намеренно открыли только одно событие, один канал связи…

Я полагаюсь на одно чувство — слух, помимо зрения. Идущий скрипит кожей и ступает мягко, будто лань. Он не оглядывает безразличный мир вокруг и в упор смотрит на мальчика. Шар изменяется, становится, словно бы куском каучука и вытягивается навстречу — тому мне. Я подхожу вплотную и глазами незнакомца, смотрю на самого себя. Незнакомец проводит по спутанному колтуну волос.

— Ты нашёл себе цель. Вот как значит! — в голосе слышна ироничная усмешка, — Кто бы мог подумать, что она будет именно такой! Иди к нему смелей!

Шар превращается в студень и поглощает меня бесшумно и бесстрастно. Незнакомец отводит глаза, и несколько секунд я вижу только белую стену. Потом он снова смотрит на шар — тот пульсирует буграми, полупрозрачный, с вкраплениями непонятной черноты. Меня, мальчика, кажется, успешно переварили…

— Ты знаешь что делать.

Шар плывёт к воротам. Вонзается во тьму бледным, живым блеском. Я вижу рдеющую зарю на востоке и взлетно-посадочную полосу. Да, это был ангар. Вижу полуразрушенные здания-огрызки. Гнойную блямбу свинцовых туч, по-прежнему неизменно накрывающую дремлющее чудовище. Понимаю что это — Ленинград.

Шар поднимается в небо, распуская венцы лучей. И появляется ещё кое-что. Светящиеся точки, летящие со стороны города. Множество, целый рой — их больше и больше. Они уже сливаются в сплошное серебряное мерцание. Аморфные…

Тот, кто взирает на меня, предусмотрительно отбегает на несколько десятков шагов, когда невероятная гигантская стена света врезается в шар на высоте полусотни метров со свистом и грохотом. Воздух дрожит от накатившего в позднюю осень тепла. Небо разражается искрами и трещинами молний. Незнакомец прикрывает лицо рукой и добрых полминуты взгляд мой утыкается в кожаный рукав, подсвечиваемый вспышками.

Когда грохот стихает в воздухе курится дым. Пахнет озоном. Шар превратился в светящуюся точку в безоблачном небе и стремительно затухает, исчезая совсем в чёрном космосе…