— Мистер Шоу, мистер Шоу! — прокричал мальчишка, вбежавший во двор дома.
— Что такое? — отозвался старик с растрёпанной седой бородой, сидевший на веранде перед домом.
— Сэр, мы там копали и…
— И что, ногу мою нашли? — прервал его старик.
Мальчуган смутился, окинув взглядом деревяшку, которой оканчивалась правая нога мистера Шоу, и забормотал:
— Пойдёмте-ка лучше, мистер Шоу.
Он помог подняться старику со стула и подал клюку.
— Мы эту штуку лопатой зацепили, а она как зазвенит. Да так, что у меня аж уши заложило.
Лето в этом году в Данвиче выдалось невероятно жарким, и мистер Шоу с тревогой стал замечать, что его колодец мало-помалу пересыхает. Со вторым колодцем, предназначавшимся для скотины, дела обстояли тем же печальным образом. И, чтобы вовсе не остаться в такую жару без воды, мистер Шоу принял решение рыть новый колодец в некотором отдалении от своего дома, ближе к чёрной лощине, где деревья явно не страдали от засухи. Их густые ветви переплелись настолько крепко, что закрывали землю от палящих солнечных лучей, не давая иссушать её.
Насколько мог быстро, мистер Шоу доковылял с мальчишкой до темнеющей кромки лощины, где стояли двое рабочих. Они без устали копали в прохладной тени, там, где указала лоза, и, будучи местными, время от времени бросали опасливые взгляды в сторону лощины. Много мрачных легенд ходило о тёмных лесах и рощах, окружавших холмы Данвича, на вершинах которых в незапамятные времена были возведены загадочные каменные круги.
Наконец старик с мальчишкой приблизились к рабочим: те заглядывали в глубокую яму, из которой тянуло прохладой разрытой земли. Отодвинув сгрудившихся людей клюкой, мистер Шоу склонился над ямой. Из этого чёрного зева, теперь уже отдававшего холодом вскрытой могилы, к нему протянулись перепачканные землёй руки третьего рабочего, в которых был зажат некий предмет. Осторожно взяв его, мистер Шоу вдруг ощутил невероятную тяжесть и холод металла, какой не мог быть впитан из земли. Очистив находку от комьев глины, мистер Шоу увидел позеленевшую от древности бронзу. Воцарившуюся тишину нарушил внезапный стрёкот козодоев, которыми кишели данвичские лощины. Люди словно очнулись от наваждения, навеянного соприкосновением с прошлым. Обернув грязную находку носовым платком и сунув её под мышку, старик без лишних слов заковылял к дому, оставив рабочих заниматься колодцем.
Вернувшись под сень своего ветхого домишки, мистер Шоу отмыл находку от грязи и принялся пристально рассматривать. Внешне она походила на античные масляные лампы, которые ему доводилось видеть в книжках. Вся её поверхность была украшена затейливой резьбой, напоминавшей извивающиеся щупальца осьминога. Они шли волнами, закручивались в кольца и переплетались в таинственных узорах. Одно из щупалец, на задней части лампы, заворачивалось вверх и, очевидно, исполняло роль ручки. Три же других сплетались в нижней части лампы, образовывая надёжную подставку. Всё это напомнило мистеру Шоу роспись ваз Микенской культуры с навязчиво повторяющимися образами головоногих. Он был одновременно сильно озадачен подобной находкой в богом забытом Данвиче, и в то же время необычайно рад прикоснуться к артефакту такой невероятной древности.
Но благоговейный трепет, с которым старик лицезрел утерянное наследие Микенской цивилизации, был внезапно осквернён. Сверху лампы, в центре всех таинственных хитросплетений, находилась некая полусфера, которую он по слабости зрения сперва принял за само округлое тело осьминога. Но, приглядевшись повнимательней, мистер Шоу вдруг осознал, что прямо из лампы на него будто уставился один единственный круглый глаз. Это было столь неожиданно, что он выронил лампу из своих сухих старческих рук, и она с грохотом тяжёлого молота обрушилась на дощатый пол.
Мистер Шоу не сразу поднял лампу — сперва он осушил целую кружку холодной колодезной воды. И лишь почувствовав, что старческое, сопровождаемое хрипами дыхание стало ровнее, он опустился на стул и потянулся за лампой. Старик принялся осматривать ту её часть, которая так сильно поразила его. Выпученный безумный глаз мифического циклопа, в свою очередь, воззрился на нового владельца лампы. Как оказалось, это была всего-навсего крышка, плотно закрывавшая круглое отверстие, куда, по-видимому, заливалось масло. Другое отверстие, поменьше, куда вставлялся фитиль, располагалось на небольшом носике и было плотно забито окаменевшей глиной. С одного бока лампу пересекала свежая царапина, оставленная лопатой рабочих.
С лампой в руках мистер Шоу просидел до самого вечера, пока солнце не начало клониться к закату и не засобирались рабочие. Как всякие суеверные данвичцы, они на прощание посоветовали ему избавиться от находки, окрестив её дурным наследием тёмных веков. Однако старик считал, что ему виднее, как распорядиться этим сокровищем, найденным в его земле. После некоторых усилий ему удалось открыть тугую крышку. Внутри лампы не было ничего, не считая сохранившегося, словно законсервированного до наших дней экзотического запаха какого-то благовонного масла, которое когда-то наливали в лампу. Тут же мистеру Шоу вспомнились бутыли с тёмным маслом, хранившиеся в погребе ещё со времён прадеда, построившего дом. С трудом престарелому калеке удалось отыскать и извлечь из погреба последнюю уцелевшую бутыль, надёжно закупоренную пробкой и запечатанную сургучом.
С осторожностью мистер Шоу пробил молотком отверстие для фитиля, куда вставил свёрнутый лоскут чёрной ветоши. Затем он откупорил бутыль и налил в лампу густое и тёмное масло. Его рецепт был похоронен с прадедом мистера Шоу, но само масло ничуть не изменилось за свой век. Старик затушил огонь в камельке, чиркнул спичкой и поднёс её к фитилю лампы. Крохотный огонёк занялся на пропитанной маслом ветоши. Словно нехотя пробуждаясь от вековечного сна, он приковывал к себе взгляд и завораживал. Затем он стал больше и осветил комнату тёплым светом. Время от времени из-за ярких всполохов и щелчков по стенам, дрожа, пробегали причудливые тени.
Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем мистер Шоу поймал себя на мысли, что огонёк больше не извивается и не даёт всполохов, а как будто застыл неподвижно. Тени же в комнате, напротив, находились в неясном движении — они колыхались и извивались, словно какие-то щупальца. Старик не мог отделаться от ощущения присутствия в доме чего-то чужеродного, тайно проникнувшего вовнутрь и пристально следящего за его одиноким обитателем своим пылающим взором. Мистеру Шоу стало не по себе, он живо вспомнил коварных огненных джиннов, выпущенных на свободу беспечными героями сказок «Тысячи и одной ночи» из своих темниц — медных масляных ламп.
Но вместе с тем в памяти мистера Шоу вспыхнули давно забытые воспоминания детства: они проплывали перед его глазами, одно за другим, словно всколыхнувшись неведомой силой из самых глубин его сознания. Он вспоминал, как ещё мальчишкой в свете свечи читал по ночам те самые сказки «Тысячи и одной ночи», как носился по зелёным полям и лугам Данвича, забегал вглубь чёрных лощин и гонял там козодоев. А порой даже поднимался на высокие холмы к каменным кругам, где палкой ворочал пожелтевшие кости, застилавшие всю землю. И на закате вслушивался в тяжёлые «вздохи», доносившиеся от центральных, круглых как стол, камней, воображая, что под ними, внутри холма, томятся в заточении ужасные и могучие джинны.
Затем мистер Шоу вспомнил, как горячо любимые родители, желавшие ему светлого будущего за пределами вымирающего Данвича, отправили его в Мискатоникский университет. Именно там он, будучи мечтательным юнцом, без устали штудировал книги по истории и мифологии античного мира, жадно поглощая открывшиеся ему удивительные знания. Но светлое будущее мистера Шоу затмила тень войны, где смерть безжалостно косила вех без разбору. Его она лишь зацепила своей косой, забрав правую ногу, но с ней она забрала и жизнь. Мистер Шоу вернулся домой на ферму в Данвиче, сломленный духом и изувеченный телом.
Из-за всех этих воспоминаний седобородому старику стало очень горько от того, что теперь он дряхлый и немощный, ковыляющий на костыле и доживающий в одиночестве свой век. И вспомнив детские сказки, в которые он так беззаветно верил, мистер Шоу захотел, чтобы освобождённый им из древней лампы джинн выполнил его желание. И он вскричал: «Да я бы голову свою отдал за то, чтобы опять, как в детстве, бегать на здоровых ногах!» В тот же момент яркий и недвижимый огонёк лампы погас, и старика окутали мрак и холод, такой же, какой он ощутил от лампы, впервые взяв её в руки.
ebooksa