Сумерки

— Ну здоров, что ли, Родион Ильич, — обрадованно приветствовал Ломакина Фима Крест, косясь на сверток, что художник все еще держал под мышкой. — Изготовил, значится?

— Изготовил, — весело закивал головой Ломакин.

— Ну вот и славно. Я — тебе, ты — мне, — заключил Фима Крест, принимая из рук Родиона сверток. — Вот, возьми. Да бери ты, не стесняйся, — протянул он Ломакину два червонца.

Ломакин хотел было отказаться от денег, но очень уж хотелось есть, а потому через силу взял и стал вертеть в руках.

— Что, Родион Ильич, ищешь, нет ли на бумажках крови сироток и вдовушек? — противно засмеялся Рамазанов и обратился к Фиме Кресту: — Проверить бы надобно сверток. Чего там художник притаранил?

— Да я Родиону Ильичу верю, — благодушно заметил убийца, смеясь одним ртом.

— Ладно, я пошел, — сказал Ломакин и направился к выходу.

— Что, даже не почаевничаешь? — хитро спросил Фима Крест, передавая сверток подошедшему мужику в линялой рубахе навыпуск.

— Нет, — отказался от угощения художник.

— Ну как знаешь.

Ломакин вышел из кабака и зашагал по набережной канала. На душе его было легко и весело. Он все боялся, что убийцы догадаются про подделку, но вроде бы обошлось.

Художник успел отойти уже порядочно, когда страшный взрыв потряс спящий Петербург. Родион присел от неожиданности и накрыл голову руками, спасаясь от падающих с неба осколков камней. Обернувшись, он увидел, что вместо кабака сияла в полуподвале дома черная дыра, из которой, как из настоящего ада, вырывались клубы пламени и шел густой дым. Ломакин бросился к кабаку. Неожиданно из дыры в стене вышел почти полностью обгоревший человек. Он шатался и страшно хрипел. Это был кабатчик. Увидев Родиона, кабатчик направил нетвердые ноги к нему, шепча: «Мы ж только развернули сверток-то», а затем упал на дорогу. Где-то вдали завопила женщина. Ломакин повернулся и со всех ног бросился бежать прочь от места происшествия.

Пробежав несколько кварталов, он остановился и перевел дыхание. Только сейчас ему в голову пришло, что ведь и он мог умереть, если бы согласился на приглашение убийцы испить чайку.

«Значит, это была не подделка!» — осенило Родиона.

И тут же страшная догадка осенила художника. Ведь ростовщик его руками убил своих убийц, да и его самого тоже хотел убить, но не вышло.

«Посиди с ними часок, поболтай», — вспомнились Ломакину слова Фирсанова.

Сердце сильно-сильно сжалось в груди, да так, что стало невозможно дышать. Родион зашатался и принужден был прислониться к стене. Мимо него промчались тройки с пожарниками, гремя колоколами. Ломакин проводил их пустым взглядом, оторвался от стены и направился сам не зная куда. Вскоре ноги сами привели его на Сенную площадь к парадному подъезду. Ломакин медленно поднялся и позвонил.

Дверь открыла Сонечка. Видимо, она уже спала, потому что на ночную рубашку ее была накинута только длинная шаль.

— Господи, Родечка! Родион Ильич, да что же с вами?

Софья, обхватив Ломакина за плечи, провела его в квартиру. Молодые люди прошли в девичью спальню, в которой горела одна-единственная свеча. Усадив Ломакина на стул, Сонечка заметалась, принесла чаю, крендель, сунула все это в дрожащие руки художника и только тогда уселась тут же на краешек кровати.