Петербург второй половины XIX века, время Достоевского. Те же юноши-анархисты и революционеры, те же кабаки и трактиры, то же унижение бедностью и крайней нуждою. И такой же ужасающий произвол чиновно-полицейской машины. Мистика, «бомбисты», нежные души и слабые сердца в борьбе со злом. Приключения, едкое нравоописание поданы в тонкой оправе русской психологической прозы. Вкус автора и качество текста безукоризненны.
1.0
Антон Лаптев
СУМЕРКИ
Глава первая
Маленькая станция, затерявшаяся где-то под Санкт-Петербургом, прямо на тракте, одиноко светила желтоватым огоньком мутных, затянутых инеем стекол оконец. Дикие набеги вьюги бесцельно разбивались о домишко станционного смотрителя, более похожего на крепкую избу крестьянина-общинника, нежели на пункт, в коем усталый путник может наскоро перекусить чем бог послал, покуда ямщик не сменит усталых лошадок на свежих.
Происходила наша история в одна тысяча восемьсот шестьдесят четвертом году. Внутри станция выглядела, как и должно выглядеть станции. Она была просторна, в одну большую комнату, с небольшой печкой посреди, со столом, за которым сидел молодой человек лет двадцати двух от роду. Молодой человек с задумчивым выражением глядел на горевшую и почти единственно освещающую комнату лучину, коей помогала в освещении лишь чуть приоткрытая дверца печки. Лучина, державшаяся на чугунном лучиннике, висела над корытцем, в которое изредка падали с тихим шипением ее уголья. И эта лучина с тихим шипением, и тиканье ходиков в углу, и мерное мерцание третьего светлого луча в избе — огонька лампады под закопченным образком — все это столь успокаивающе действовало на молодого человека, который уж и не надеялся при сильной метели дотащиться до станции, что тот вконец умиротворился. Тепло, волнами разливавшееся по комнате от печки, убаюкивало юношу, закутавшего плечи свои в мужицкий армяк. На дворе стояла ночь и темень, а потому полусонные глаза его беспрерывно пытались отдаться Морфею. Лучина слабо, но все же достаточно освещала лицо молодого человека, на коем проступали все надобные герою благородные черты: высокий чистый лоб, светлые, чуть вьющиеся волосы и глаза. Глаза были большие, несколько даже навыкат, как у малого ребенка, попавшего впервые в лавку с игрушками. Синие до странности, глаза эти будто с восторгом и умилением глядели на мир и не могли наглядеться.
Дверца, ведущая в подполье, чуть приотворенная, издала слабый скрип, и в комнату поднялся крепкий смотритель в душегрейке мехом внутрь, неся нехитрое угощение для гостя. Одетого в душегрейку станционного смотрителя звали Серафимом Колобродовым. Колобродов заботливо расставил на столе перед гостем разносолы, а затем уж внес и установил в углу дымящийся самовар, который своим клокотаньем разрушил ту идиллию тишины, которая так действовала на новоприбывшего с мороза.
— Откушать извольте, сударь, — ласковым тоном произнес станционный смотритель.
Было заметно, что ему ныне не часто приходилось принимать у себя гостей, так как на столе перед самоваром и чашками оказался даже колотый сахар в вазоне. Молодой человек широко распахнул заспанные глаза и с благодарностью посмотрел на Колобродова. А тот уже наливал крутого кипятку в чашку и заботливо пододвигал к нему угощение.
— Ах ты, дырявая голова! — внезапно воскликнул он, едва лишь только гость притронулся к чаю.
Молодой человек удивленно воззрился на станционного смотрителя, который, что-то вдруг вспомнив, достал из шкафа писчие принадлежности и толстую, прошитую грубыми нитками тетрадь.
— Не сочтите за труд, сударь, сказать ваше имя, звание и по какой надобности проезжать изволите, — обратился он к проезжему.
— Извольте, — с готовностью отрапортовал тот. — Иван Иванович Безбородко, дворянин. А еду я по личной надобности с Полтавской губернии. Там у меня померла тетка, отказавшая мне свое имущество.
Записывавший данные станционный смотритель на мгновение оторвался от работы, глянул на Безбородко и вновь уткнулся в записи, выводимые им ровным, почти каллиграфическим почерком.
— И велико ли имущество, осмелюсь поинтересоваться?
— Да что вы! — весело усмехнулся молодой человек, с которого уж и сон слетел, а стало быть, хотелось поговорить. — Какое там! Клок земли да несколько дворов. Правда, еще остались кое-какие деньги из откупных с казны, но это так, крохи, — заметил он.
Все эти подробности были произнесены с такой открытостью, что у видавшего виды станционного смотрителя не оставалось никаких сомнений, что Безбородко рассказал ему чистую правду.
Записав, как полагалось, данные на проезжающего, Серафим Колобродов убрал тетрадь, подвинул чашку на блюдце и принялся потчевать себя чаем.
— А получил я со всего этого наследства без малого семь тыщ, — неожиданно добавил Иван, окончательно убеждая станционного смотрителя в том, что перед ним сидит до крайности открытая и чистая душа. — Деньги хоть и не бог весть какие, но мне до крайности нужные.
В этот момент часы с ходиками, столь любимые купцами всех гильдий и смотрителями отдаленных станций, с шумом пробили час. Безбородко, услышав внезапный бой, вздрогнул, а затем рассмеялся. Колобродов рассмеялся тоже, уже очень заразительный смех получался у гостя.
ebooksa