Сижу на кровати, хмуро рассматривая собачий ошейник и покусывая ноготь. К чему эта странная вещь?
Зачем утопленник дал мне его? Ерунда какая-то! Из головы никак не выходит «возможно», сказанное Редд в ответ на вопрос, могу ли я умереть.
На тумбочке жужжит телефон, я вздрагиваю.
Элис: «Не ужин, а катастрофа. Мы чем-то траванулись. У тебя как?»
Мэри: «Если хочешь, заходи. Предупреждаем: мы тут по очереди обнимаем унитаз».
Я проверяю время: 22:27. Вот засада, я так надеялась, что встреча с девчонками меня успокоит.
Я: «Ладно, в другой раз. Утопленник подождет. Отдыхайте и приходите в себя».
Сюзанна: «Напиши, если передумаешь. И лучше не спи сегодня».
Роняю телефон на одеяло. Отстой. Значит, мне самой придется шариться в старых семейных архивах. Или Элайджа поможет? Да ну его.
Соскальзываю с кровати, достаю из тумбочки фонарик и на цыпочках выхожу в коридор, прислушиваясь к каждому шороху. Интересно, где папа? На этаже горят только маленькие лампочки в бра. Наверное, он еще внизу, в кабинете. А это значит, что искать записи там – плохая идея. Начну с чердака.
Я бесшумно пробираюсь в конец коридора мимо спальни отца и включаю фонарик. Большая часть комнат простаивает без дела, превратившись в склады ненужной мебели, но за одной из этих дверей скрыта лестница. Я нашла ее, когда изучала дом после переезда. Останавливаюсь перед дверью с металлической щеколдой вместо ручки и отпираю ее.
В нос ударяет затхлый запах, характерный для чердаков. Я хватаюсь за деревянные перила и запираю за собой дверь. Чердачная комната больше потайного кабинета и гораздо чище. Составленные стопками коробки, скрипучие половицы. Из покатых стен под разными углами торчат гвозди, словно пыточные инструменты темных веков. Только бы не запнуться! Что странно: единственное, чего здесь нет – кроме приличного освещения, – паутины и ее обитателей. В таких местах пауки обычно и царствуют, так ведь? Клянусь, если вместо того, чтобы встретиться со мной, Элайджа сделал уборку на чердаке, то он рухнул на несколько пунктов моих глазах!
Освещаю фонариком кучу картонных коробок. На большей части из них имеются надписи, например «МАМИН ФАРФОР» или «ПОДСВЕЧНИКИ». И ни единой коробки, в которой могли бы храниться старые семейные документы. У дальней стены стоит огромный деревянный ящик, а в нем – десяток прямоугольников, завернутых в ткань. Картины? Сейчас узнаем. Освещая фонариком каждый уголок, чтобы не нарваться на паука, я подхожу к ящику и заглядываю внутрь. Точно, картины. Все аккуратно упакованы и перевязаны… кроме самой последней.
Тяну за уголок ткани, которая легко соскальзывает с рамы, и едва не роняю фонарик. Это та самая картина. Портрет со сбежавшим мужчиной, который висел в коридоре.
По спине пробегает холодок. Папа утащил портрет сюда? Значит, я не сумела скрыть, как сильно напугана? Тогда почему он ничего не сказал? Быстро оглядываюсь на пропахшее плесенью пространство. Ничего, только тени.
– Так я права? Ты Майра? – спрашиваю я, всматриваясь в портрет.
Наклоняю раму и направляю фонарик на обратную сторону полотна в поисках одной из карточек, которые бабушка использовала, составляя каталог вещей. Вместо этого я нахожу маленький конверт, заткнутый за нижний уголок рамы, и осторожно трогаю его одним пальцем. Ничего не происходит. Тогда я на секунду накрываю его ладонью.
Вроде все нормально. Я осторожно достаю конверт, зажимая фонарик под мышкой, раскрываю его и нахожу новый конвертик, только этот совсем старый. Он подписан бабушкиным почерком:
ebooksa