Город хороших господ

Мы помолчали немного.

- Двадцать, расскажи мне, пожалуйста, что происходит. Я устала от неведения.

- Хорошо.

Пшеничные пряди окончательно выбились из прически. Интересно, ему самому-то удобно с такими волосами? Может, научить его плести косу?

Двадцать встал со стула и залез на стойку прямо с ногами, сев в позу лотоса. Замялся.

- Очень сложно начинать подобные разговоры, - пояснил он.

- Я догадываюсь.

- Хорошо. Ты не против, если мы будем пить чай с розмарином?

- Нет, не против.

Он собрал щепотку из банки и бросил её в другой чайник, позволив настояться.

- Закрой шторы, пожалуйста. И дверь.

Я удивилась, но выполнила просьбу. Двадцать не шевелился, наблюдая за мной, как кот. Зал погрузился в легкую золотистую полутьму, освещаемую лишь гирляндами и редкими лучиками.

Сев на место, я стала ждать хоть какой-то реакции. Что-то проскользнуло по стене. Я обернулась. Пусто.

Вот снова, уже на другой! Я с ногами забралась на стул - а вдруг это крысы? Я не боюсь их, конечно, но всё равно неприятно.

Хотела было спросить у Двадцать, но он сидел с закрытыми глазами, словно не здесь, и я не посмела его отвлекать. Теней становилось всё больше, они появлялись в синих, красных и желтых отблесках лампочек, словно июльский день и северное сияние каким-то чудом сплетались в одно.

Они принимали знакомые очертания: звери, птицы, люди… Окружали Корсака аркой, наваливаясь друг на друга, но не сливаясь.

Я смотрела, затаив дыхание. Это был причудливый театр теней, представление, и я боялась осознавать, как это всё воплотилось - это бы нарушило всё. А самый главный фокусник, тем временем, не открывая глаз, начал говорить:

- Нет секрета, что пространства городов и деревень, где живут люди - не единственные существующие.

Тень за его спиной превратилась в шар.

- А пространств этих не одно, и не два, а множество множеств. Иногда они пересекаются, но с этим все аккуратны: множество пересечений означает нарушение всей структуры.