- В сером-сером мире, куда ведет путь через землю, там, где звучит гармонь и ходят те, кто не знает, куда идти, живу я. Я живу на сорок шестой улице, ожидая трамвая, смотрю в окно, но у моего дома нет дорог. Это мой единственный дом. Я кормлю птиц, и они не летят больше. Я кормлю рыб, и они больше не плывут. Я кормлю себя и не могу больше жить. На сорок шестой улице, где никогда на ходят трамваи, была война. Война, что расколола меня на осколки. Я порезался и заплакал, я рассыпался и отразился. Я упал вниз. Я собираю себя по частям. Я собираю себя по частям. Я...
Один из них замахнулся и зеркало с оглушающим звоном брызнуло пятнами света.
Я зажмурилась и закрыла уши, настолько громкой и яркой была смерть отражения. Боялась посмотреть снова, но всё же заставила себя.
Рама лежала на дощатом полу, вокруг - миллионы осколков, среди них, как остров посреди океана, стоял Хороший Господин. Третий.
Точно такой же свитер, брючные штаны, серые волосы.
- Ну вот, - огляделся он. - Опять убираться.
- Что уж поделать.
- Ничего, там есть швабра, я схожу.
- Хорошо.
Осколочный (он ещё не ушел, поэтому я могла понять, что это он) протянул руку вверх, к лампам.
- Какой славный тут воздух.
- Хороший, да.
- Моя комната наверху.
- Ага.
- Пойдем. Там есть еда и чай, я там всё обустроил. Мне Генрих помог. Генрих! Геееенрих!!! Видать, он пошел чайник ставить.
Вернулся второй (или первый?) с двумя вениками и одним совком.
- Давайте подметем сначала.
Втроем они быстро убрали беспорядок, выбрасывая мусор куда-то за сценой. Мы с Рией всё это время сидели как кролики, пойманные в силки, но проведшие там достаточно времени, чтоб понять: вырываться бесполезно, надо сделать так, чтоб тебя не заметили.
Чтоб про тебя забыли.
Хорошие Господа начали спускаться со сцены.