— Раз, два, три, четыре, пять… Я иду искать.
В детстве родительская квартира представлялась целым миром, огромной комнатой игрушек. Напротив старенького «Сони» находилось Задиванье — тёмное пространство, куда не дотягивался папин пылесос. Кроме пыли, там можно было обнаружить старые носки, а если повезёт, то и монету — сокровище для ребёнка. Над диваном располагалось Полочное королевство; родители не любили, когда я отправлялся туда с миссией. Постоянные «Не залезай так высоко, разобьёшься» привели к тому, что я действительно упал, а очнулся уже в операционной, когда доктор накладывал швы. С тех пор я сменил много жилищ, но ни одна съёмная квартира не располагалась выше второго этажа.
Я любил узкие, тесные пространства. Пахнущий старым лаком Комодостан. Подкроватье — однажды папа вернулся с работы и грохнулся спать, не ведая, что едва не раздавил меня. Иногда мама находила меня в одном из отделений шкафа (увы, для него названия не нашлось). Наверное, привези кто в квартиру гроб, я бы спрятался и там. Мне нравилось представлять, как внутри мебельной стенки обнаруживается лаз, и я ползу по нему как герой Уиллиса из «Крепкого орешка» по вентиляции, а локти, коленки и спина упираются в твёрдое, и в этой деревянной утробе так комфортно и уютно. Безопасно.
Открытые пространства я не любил.
Когда маршрутка проезжает по мосту, ведущему к метро, я вцепляюсь в рюкзак. По воде гуляет рябь, между многоэтажек на том берегу бродит серая фигура, и если она меня заметит… Стекаю по сиденью, и всё равно, что подумают остальные пассажиры. Пулей выскакиваю на нужной остановке и бегу к метро.
Площадь перед входом на станцию огорожена красно-белой лентой. Тех, кто норовит поднырнуть под неё, ловят работники в оранжевых робах. Подхожу ближе. От дурных предчувствий сжимается горло. И точно, фигурная плитка продавлена; на широком конце продолговатой рытвины — пять ямок поменьше.
С трудом просачиваюсь сквозь давку у входа в вестибюль. Пищат турникеты, голос диктора бодро зачитывает рекламный текст, тоннели наполняются гулом. Хочется затеряться в человеческой гуще, снова переехать. Проблема в том, что, куда ни отправься, с тобой останется тот же багаж.
Поезд мчится так, словно того и гляди развалится, но мне уже всё равно. А телефон разрывается от звонков, даже здесь, под землёй. Теперь папа не даёт покоя.
— Смотрите, кто явился, — приветствует меня охранник. Он единственный, кто стоит в зале. Официанты бегают с подносами. Менеджер помогает принимать заказы. Даже бармен носится от полок с бутылками к холодильнику, а оттуда к стойке, колдует с бутылками и шейкером. Гости сидят: одни читают меню, другие едят, третьи болтают. Я пробегаю через служебный вход, мимо кухни и крикливых поваров к раздевалке. Через несколько минут хостес проводит к столику новых посетителей, я принимаю заказ и вбиваю его через терминал. Рабочий день начался.
Телефон остался в шкафчике вместе с повседневной одеждой, но всё равно слышу его пронзительную трель. Он будет звонить, даже если его выключить. Даже если утопить или бросить под поезд. До тех пор пока я не отвечу.
— Мне, пожалуйста, салат «Цезарь» и стейк средней прожарки, — говорит паренёк на диване. У него борода и модная стрижка, одежда от топовых производителей. На меня он не смотрит, тонкие пальцы бегают по экрану последнего «айфона». Папа обозвал бы его бабой, «жидким мужиком» или кем похуже.
Я повторяю заказ и иду к терминалу. От отца мне достались волевой подбородок, серые глаза, широкие плечи. Телосложение рабочего. Папа занимался со мной как мог, всё пытался подтянуть математику, потом физику. Ругался, когда я не поступил в техникум. Хотел, чтобы я устроился на завод. Сложно объяснить ему, что большинство мужчин — грубые матюгающиеся дети, и мне с ними некомфортно.
Я вообще не соответствую ожиданиям отца. Парень с мощной спиной и грубыми ладонями — лишь оболочка. Под ней человек, который предпочитает книжку попойке с друзьями. Может быть, поэтому у него мало друзей. Он фотографирует закаты, потому что они потрясающие. Он любит наблюдать за танцующими людьми. Ему вообще нравится всё красивое. Однажды он умрёт. Последней его мыслью будет то, что мир — прекрасное, но жестокое место.
От грохота на улице подпрыгивают приборы и посуда, моргают лампы. Какая-то женщина вскрикивает, а затем нервно смеётся. Я застываю на месте, но шаги удаляются, сопровождаемые лязгом металла, звоном стекла и перекличкой сигнализаций. Стук сердца тоже стихает. Надо покурить.
Во внутреннем дворике грузчики носят коробки с продуктами. Менеджер со старшим официантом стоят поодаль и что-то обсуждают. Завидев меня, оба умолкают. Понятно. Подхожу, спрашиваю зажигалку. Пока коллега роется в карманах, менеджер откашливается.
— Слушай, — говорит он, — ты же помнишь, я говорил тебе: ещё раз опоздаешь, и всё, пиши увольнительную. Было такое?
Я лишь киваю в ответ.
— Так вот, — продолжает он. — Сегодня ты когда должен был приехать?
— В девять, — старшему официанту звонят, и он отходит в сторонку, чтобы ответить.
— Так точно. А пришёл ты во сколько?
ebooksa