АКОНИТ 2019. Цикл 2, Оборот 2

22
18
20
22
24
26
28
30

— Эта штука плавает в прямой линии электрокардиографа и жрёт шум мёртвых, — прохрипел внезапно голый рыбак. — Её зовут Тишитьма. Она повернула голову на твои альфа-пики, ей хочется понять, какие они на вкус.

Градов не успел удивиться псевдоосмысленности этого обращения, потому что громадина внезапно ткнулась в лёд, и сила удара опрокинула учёного на землю. Из проруби, раздвинув хлопья шуги, показалось что-то невообразимое. Сознание Градова снова отключилось, он видел моргающее налитыми кровью глазами рыбное брюхо, вытянувшееся ухмыляющейся пастью на много световых болей вокруг, вцепившись в галактику пульсирующих волн, которая когда-то была мёртвым рыбаком…

Мозг лепил причудливые картины из ассоциативного шума и несовместимых образов. Иопрва-радов не мог удержать их в голове и секунды. Запомнилось лишь ощущение опасности. Так мог бы себя чувствовать муравей, осознавший вдруг занесённую над собой ноту. Потеряв голову, Ыларкьв барахтался во сне, словно в полном змей бассейне, пытаясь уплыть дальше, дальше…

«Радуга», «раскрепощение», «бегемот».

Это, наверно, было резидуальным впечатлением — остаточным образом, который не успел вымыться из психики. Градов снова был в том тёмном доме, где за депутатом Кириллом Васильевичем гонялась его психотравма. Вернувшееся сознание хаотично пыталось зацепиться за то, что произошло несколько секунд назад, но стоило ему приблизиться к тому моменту, когда он увидел Нечто (эта штука плавает в прямой линии электрокардиографа…), тут же боязливо разбрасывало детской ладошкой кубики-блоки памяти. Никогда ещё он не терял контроль в снохождении. Наверняка прибор сбоит. Или… мысль была нелепой, но такой трезвой и чёткой, что Градов радостно схватился за неё, словно утопающий за спасательный круг.

Прибор исправен. Неисправен мозг. Его функции нарушились.

Или что-то их нарушило. Что-то красно-кислое, как мягкий, освещённый деревянным светом кончик аннигиляции…

Приступ на секунду смешал мысли. Придя в себя, Градов увидел, что коридор спереди и сзади обрывается во тьму. Подобной тьмы он никогда не видел наяву. Её вид вселял ужас, словно окрас ядовитого животного. Почему-то Градов знал, что если нырнуть туда, не будет никаких звуков, не будет осознания, только Тишитьма, всасывающая ЭЭГ-ритм, словно длинную макаронину. Она стояла-плавала-была там, снаружи. Сожрала весь сон Ки-рила Васильевича, оставив только коридор с испуганным комком альфа-волн внутри.

Стоило Градову это понять, коридор натужно заскрипел трухлявыми досками, и его повело в сторону. Обдирая руки, ощущая в пальцах такую реальную Боль, учёный пытался сосредоточиться и визуализировать свой выход из сна — дверь, это всегда была дверь. Она выплыла из стены, сплетённая из сонных веретён спицами его мю-ритма. По ту сторону была реальность, Сабина… Едва Градов схватился за ручку, тьма по бокам бросилась вперёд, теряя эфемерность, открывая в себе… Но он не видел. Мог смотреть лишь краем глаз, потому что его спинной мозг, оравший первобытным голосом от страха, не давал шее повернуться. Вид того, что находилось в миллиметре от его разума и дышало в височные доли, для взгляда человека не предназначался.

Поняв вдруг, что Тишитьма стремится к проходу, и что захлопнуть дверь у неё перед носом не удастся, Градов в панике взмахнул ладонью, размазывая проём, словно акварельный рисунок мокрой тряпкой. Тьма сомкнулась за спиной, щекоча спину одним миллионом трестами пятнадцатью тысячами девятью лапками насекомых, и он в безумной панике рванулся вперёд, куда угодно, лишь бы подальше от этого… это го…

«Тело», «запах волос», «поцелуи», «Сабина», «Сабина», «Сабина»…

Он вошёл в неё так глубоко, что она вскрикнула. Руки крепко стиснули талию, ладонь скользнула по мокрым от пота ягодицам. Не осознавая себя, Градов занимался любовью с Сабиной, делая с ней всё, чего желал, в чём не мог себе признаться даже в мыслях. Стены комнаты вокруг трескались под яростным напором чего-то жуткого, проедающего себе дорогу в чужой грёзе, «шуме живых», поспешно сплёвывающего непережёванные образы и вновь вгрызающегося в ткань сна. Градов, напрягая все силы распадающегося эго, оторвал себя от Сабины — голая женщина, олицетворяющая собой архетипический идеал матери, растворилась под ним, и он бросился вперёд, двигаясь, словно под водой, к прямоугольнику двери. Дорога заняла столетия, открыть дверь — ещё тысячи, закрыть — миллионы. Но он успел, и услышал по ту сторону — в пустой голове мертвеца — рёв безмолвия, почти по-человечески разочарованного.

* * *

— Алексей!.. Алексей…!

Яркий свет посыпался в ямы распахнутых глаз. Градов подскочил в кресле, но кто-то тут же толкнул его обратно.

Сильно билось сердце. Очень сильно. Как будто даже стучало о рёбра.

— Что…

Он наконец смог сфокусировать взгляд на Сабине. Расширенные от испуга глаза, тёмные дорожки потёкшей туши на щеках. Градов вспомнил сцену из сна, пережитую миллиарды лет назад, и с трудом овладел лицом.

— Але…Алексей Игоревич, простите! Ваша ЭЭГ просто взбесилась, начался приступ, мне пришлось… я отключила вас! И вы умерли! Клиническая смерть… У-укол адреналина…

Она ткнулась в его плечо, и он обнял её, всё ещё пытаясь справиться со взбесившимся дыханием.

— Вы всё сделали правильно. Там, во сне, что-то пошло не так. Зря я туда полез…